Владимир Карпов - Признание в ненависти и любви [Рассказы и воспоминания]

До этого времени мы ходили с Яшей плечом к плечу, или, страхуя меня, он следовал за мной сзади. А тут, в парке, мы вдруг как бы забыли друг о друге.

И когда я зашел в дом, Яша, развалившись, сидел на тахте, а хозяин, пожилой, лысеющий мужчина, накрывал на стол, придвинутый уже к тахте.

— Мы решили эту встречу обставить фундаментально, — засмеялся Яша и открыто подмигнул мне. — Благо один заказчик Петра Ивановича сегодня животовкой расплатился. Даже если кто и зайдет, так пусть заходит.

Возражать, не обидев его и хозяина, было поздно.

— Вам лучше знать, — сказал я, видя, как качает в знак согласия лобастой головой и искренне улыбается Финкевич.

Перехватив мой взгляд, поставил на стол сизые, закупоренные бумажными пробками бутылки, подошел и взялся руками за мои плечи.

— Неужели из-за линии фронта? А? — спросил пресекающимся дрожащим голосом. — Поверьте, может, только сейчас и чувствует, каким оно было, прошлое. Давай, Яша, помогай мне…

Я и ранее замечал, как хорошеют люди при упоминании о Большой земле. Даже те, которые побаивались ее или сомневались — поймет ли она их муки, простит ли их, что, может быть, не все возможное сделали в войне? Примет ли во внимание обстоятельства, в которые попадали они, или останется глухой ко всему, кроме анкеты? Бывали же случаи…

Профессор Дорожкин пришел не один. Взял с собой дочь — маленькую, в кудряшках девчурку; в дверях сначала показалась его склоненная спина — он ожидал, пока девочка, держась за его руку, переступит порог.

Взял с собой дочь!.. Это не могло быть просто конспирацией. Значит, он заранее принимал любое задание и готов был идти на самые большие жертвы. Правда, во всем этом могло таиться и напоминание: «Хорошо, я согласен и пойду на все, но пойду не один. Не забывайте, пожалуйста, и об этом…»

Еще моложавый, с темными, зачесанными назад волосами, со смуглым, чуть восточным лицом и быстрыми, умными глазами, он остановился у двери, не выпуская руки дочери.

— Как там Иван Матвеевич? — спросил, поздоровавшись, и сел на тахту рядом с Яшей. Взял дочь на колени.

— Наводит советские порядки в районе, организует самооборону в деревнях, — ответил я. — Просил передать вам привет.

— И долго пробирались к нам?

«Испытывает», — подумал я и, подхваченный невольным чувством, вынул из кармана новенький «ТТ».

— Видите, еще не успел заржаветь.

Дорожкин взял пистолет, незаметно взглянул на дату выпуска.

— Да, еще теплый… Вас, безусловно, интересуют наши дела?..

Сидя за накрытым, как для пирушки, столом, мы долго говорили о деятельности розенберговского штаба, об ученых, оставшихся в Минске, о принимаемых немцами мерах привлечь их на свою сторону. А когда договорились о пароле и явках, я попросил:

— Сделайте, Николай Афанасьевич, пожалуйста, так, чтобы в руки захватчиков как можно меньше попало ценных документов. Вы понимаете меня? Изымайте их и прячьте в тайниках. Они еще послужат нам. Пусть будут на примете и люди, которых стоит вывезти из города. Остальное позже, через связных…

Тем временем Иван Луцкий и Соня готовили новые встречи. На явочную квартиру по Цнянской улице — в двухэтажный, барачного типа дом, оштукатуренный снаружи, — Ваня привел Лидию Девочку. Она заведовала аптекой по улице МОПРа. В тайниках аптеки хранились не только медикаменты, бинты, заготовленные для отправки в лес, но и листовки, мины, полученные из леса.

Когда я вошел в комнату, то увидел стройную симпатичную девушку с простой, строгой прической, в скромном, но со вкусом сшитом костюме.

Она сидела за круглым столом, стоявшим посреди комнаты, и листала книгу. Увидев меня, поднялась и подала узкую руку.

— Хорошо, что вы опоздали, — улыбнулась. — Хорошо, что и хозяин с Луцким на посту. — И без особого перехода, торопясь, начала говорить: гитлеровцы во время очередной блокады решили применить отравляющие газы и бактериологические средства. — Нужно что-то делать, предупредить партизан, товарищ Володя!..

Второй раз я встретился с Девочкой через несколько дней. Но уже не с одной — она привела с собой друзей-соратников: Захара Гало, работавшего по приказу подпольщиков в городской управе, и рабочего железнодорожной товарной станции Викентия Шатько.

Помнится, они показались мне тоже красивыми не только потому, что были молодыми. Шатько — чубатый, лобастый, с широко поставленными, страшноватыми для девушек глазами; Гало — с приятным, тонко очерченным лицом, какое бывает у людей с чувствительной, поэтической душой.

Мы сели за круглый стол. И, видя, что все молчат, я предложил:

— Ну что же, товарищи, начнем. Прошу, будьте добры, рассказывайте, какие у вас новости.

— У нас? — нахмурился Шатько, сбрасывая с колена руку друга, который, видимо, хотел сдержать его. — Почему мы должны это делать?

— Хотя бы потому, что вы пришли сюда.

— Два месяца назад, после разгрома, нас тоже пробовали собрать. И также «десантники из-за линии фронта». Прилетели, мол, вручать правительственные награды… Вы, грешным делом, не награды привезли?

— Пусть так, — ответил я. — Но вы ведь все равно, дорогие товарищи, в моих руках. Есть в этом логика?

В отчаянных глазах Шатько полыхнул недобрый свет: он не принял моей шутки.

— О, нет! — выкрикнул. — Пока вы здесь, вы в наших! — И положил на стол наган.

— Викентий! — вмешалась Девочка, видя, что я тоже кладу перед собой «ТТ».

— Спокойно, товарищи! — попросил Гало.

Трудно сказать, чем бы все это кончилось, но вошел Иван Луцкий и разрядил атмосферу. Да и мое поведение делало свое. Однако было ясно — требуется что-то еще, — и я заговорил о Большой земле, о событиях на фронтах. И опять начали меняться, расцветать лица у присутствующих.

— Вы не обижайтесь, — сказал Гало. — Не так давно арестовали человека, который первым из нас здесь, в развалинах, и на Логойском шоссе начал войну. Карал и подрывал… Мы боготворили его. Я говорю о Жане. Вы, конечно, слышали о нем…

На глазах у Девочки заблестели слезы.

— В самом деле, товарищ Володя… Викентий словно ошалел. Захар рвется в лес. Ему осточертело играть в верноподданного!

Ни Захара Гало — Зорика, ни Викентия Шатько — Огнева — нет сейчас в живых. Зорик и Огнев!.. Чего стоила одна, скажем, майская операция Викентия и его товарищей! Им удалось на глазах железнодорожной охраны заминировать эшелон с авиабомбами, замаскированными тюками сена. Мина была замедленного действия, и эшелон, как и рассчитывали, дошел до станции Руденск, куда перед этим прибыл состав с бензоцистернами. И, понятно, ухнуло! А юный Зорик, чьи аусвайсы, пропуска, разрешали и днем, и ночью действовать подпольщикам, разведчикам и связным!.. Однако тогда Шатько и Гало только набирали разгон. Но мне кажется, что уже и тогда угадывалось их славное, крещенное огнем и смертью будущее.