Хуберт Шрайнер - Роковой 1945 год - мой побег из русского плена [Доклад от 31 июля 1975 года]

Его третий вопрос оказался самым сложным. Он касался Первого концерта Чайковского для фортепиано с оркестром. Грампластинку с этим произведением брат положил мне на рождественский столик для подарков в 1938 году. Мы часто слушали фрагмент для фортепиано с этой пластинник. И вот теперь я, с мужеством отчаяния, стал выдавливать из себя мелодии, барабанить пальцами по воображаемой клавиатуре пианино, дирижируя воображаемым оркестром, исполняя роль рожков, щипковых инструментов и тарелок. Наконец комиссар, на которого я явно произвел большое впечатление, прекратил этот мрачно-комическое выступление, взяв меня за руку и втащив в дом. Я, в свою очередь, схватил за руку Мартина и втащил его за собой. Внутри комиссар запер входную дверь, указал мне на коридор и исчез в своей комнате. Мы же выбежали через заднюю дверь и, преодолев — то бегом, то ползком! — еще несколько километров, добежали до зарослей кустарника и спрятались там.

Благодаря объединяющей силе музыки, тоненькая ниточка, на которой висела наша жизнь, стала для нас спасительным канатом. С новым мужеством и с новой уверенностью в будущем, мы тем же вечером продолжили наш путь и даже нашли милосердных людей, оказавших нам гостеприимство, но одновременно вновь призвавших нас к осторожности.

В следующее соприкосновение с противником мы вошли лишь по пересечении демаркационной линии близ Каплица в Чехии, оказавшись на этот раз уже на территории, оккупированной американцами. Проявив инстинкт самосохранения и хитрость, присущие преследуемой дичи, мы убедили жующих резинку завоевателей отпустить нас с миром. Мы окончательно почувствовали себя в безопасности (хотя с учетом того, в описываемые дни происходило у нас в стране, до подлинной безопасности было еще далеко!), лишь очутившись на территории Баварии — чуть южнее Драйзесселя — в месте на стыке трех стран. На 16-й день нашей одиссеи мы наконец постучали в дверь дома Мартина в г. Венге. Его младшая дочь, отворившая дверь, не узнала отца и позвала мать.

Кобленц, 1945 г.: Молодой немецкий солдат идет по брошенному на землю национальному флагу в американский лагерь для военнопленных.

После двухдневного отдыха я раздобыл американское разрешение на пользование велосипедом и, огибая крупные населенные пункты, проехал последние 130 километров до своего родного дома на велосипеде. По прошествии еще двух дней моя мать смогла, наконец, заключить в объятия второго из своих четырех мальчиков, вернувшегося домой из плена.

Для меня же завершилось приключение, которое сегодня кажется похожим на сказку, но которое еще много лет преследовало меня в ночных кошмарах.

В районе г.г. Аахена и Эшвайлера. 1945 г.: Бои идут уже на улицах немецких городов и сел. Эта стрелковая часть может рассчитывать лишь только на себя. Солдаты знают, что их уже не увенчают победными лаврами, но выполняют свой долг.

«В Румынии я сам стал свидетелем попыток ликвидировать как можно больше немцев (военнопленных). Там лежат 50 000 германских военнослужащих, в том числе более 20 000 солдат бывшей армии Маккензена времен Первой мировой войны, а остальные — павшие во Второй мировой. Даже в России, где я провел 5 лет военнопленным, мне не приходилось ощущать такой ненависти к немцам. Разумеется, там были и фанатики, но большая часть русского населения была рада, что все кончилось; немецкие военнопленные были превосходными рабочими; нас уважали, мы получали такие же пайки, как и русские (…) За пять лет плена я многое уяснил себе и понял, что русские не «недочеловеки», это Илья Эренбург превратил солдат «Красной Армии» в «недочеловеков» своими подстрекательскими статьями, которые мне тоже доводилось читать».

(«Невероятное» письмо читателя в журнал «Феникс» № 1, 2008 г.)

Перевод с нем.: В. Акунов, 2010 г.