Фёдор Кнорре - Навсегда [Роман]

Аляна встала.

— Говорил, говорил! — раздраженно сказала она. — Плюнь ты на то, что он говорил. Он тебе не хозяин больше. Мужик ты или нет, в конце концов?

Йонас укоризненно посмотрел на нее снизу вверх и грустно сказал:

— Я-то мужик. А ребятишки-то у меня еще мужичонки. Не желаю я, чтоб их поджигали.

— Ладно, хватит нам с тобой болтать, — со злостью проговорила Аляна. — Исповеди твои мне слушать надоело. Я тебя не уговаривать пришла, а распоряжение передала. Думай сам: Кумписа своего будешь слушать или делать то, что исполком велит.

— Госссподи!.. — тоскливо пропел Йонас. — Да я же всей душой! Но ведь исполком-то в городе, а Кумпис, дьявол, может, вон за тем кустом сидит и слушает.

— Вот что, — сказала Аляна. — Сейчас уж поздно. Я тут останусь ночевать, а утром отправим молоко.

Йонас посмотрел на нее ожившим взглядом, но тут же уныло, но честно сказал:

— Нехорошее это место, чтоб тут тебе оставаться.

Аляна, не отвечая, отвернулась и тихонько, по-мужски насвистывая, пошла от него, внимательно оглядывая по пути хозяйственные постройки.

Раздражение в ней так и кипело. Из-за какого-то трусливого мужика она не попадет домой, не увидит Степу! А он будет ждать… Что делать?

Потом она вспомнила громадные оцинкованные бидоны, полные молока, которые ей показывал Йонас, и постаралась думать только о том, как привезет их завтра в город.

Йонас, сгорбившись, с убитым видом ходил по двору и возился, прибивая к двери коровника железные петли, сделанные из гвоздя. Потом он вдел в них ржавый замок и долго вертел ключом, прежде чем защелкнулась ржавая пружинка.

Солнце село, в воздухе похолодало, и быстро стало темнеть. Жена Йонаса позвала Аляну ужинать.

За столом двое белоголовых мальчишек смотрели на Аляну с тем же тоскливо-виноватым видом, что и их отец. Только хозяйка нерешительно пробовала улыбаться, подкладывая гостье картошку, облитую сметаной, но и ее улыбка гасла в общем напряженном молчании.

Ребятишки притащили в избу соломы, хозяйка покрыла ее куском холстины и положила свою подушку. Аляна молча сняла подушку, бросила на ее место свернутую куртку и сразу после ужина легла, отвернувшись к стене.

Неслышно шептались хозяева, что-то шуршало и потрескивало около теплой печи. Перед самыми глазами Аляны по стене тянулась вдоль всего бревна длинная кривая щель. Из нее показались усы, высунулся таракан. Она подула на него, и он спрятался.

Едва задремав, Аляна почувствовала, что таракан щекочет ей шею, и проснулась, вздрогнув. Йонас, стоя над ней в темноте, тряс за плечо и шептал:

— Кто-то там хозяйничает… Ходит по двору… Вот, я тебе говорил!..

Аляна вскочила. Сердце у нее колотилось. Она стиснула зубы, зная, как преодолевать в себе страх, и грубо толкнула Йонаса:

— Ну, чего рот разинул? Идем посмотрим, кто там!..

Йонас, слегка подбодрившись от ее громкого голоса, шагнул к двери, приоткрыл ее и крикнул во двор:

— Э-гей!.. Кто там по двору бродит?

Окрик прозвучал как-то угрожающе-плаксиво.

Минуту никто не отвечал, затем явственно послышались чьи-то шаги и голос Кумписа:

— Ты, Йонас?.. Давай сюда ключ! Как ты смел коровник запереть?

— Нечего вам делать ночью в коровнике, хозяин, — умоляюще проговорил Йонас. — Вы днем приходите, хозяин, а так не полагается.

— Погоди еще, что я с тобой сделаю! Давай ключ! — с грубой угрозой в голосе повторил Кумпис.

— Чего вы все грозитесь, хозяин… — примирительно сказал Йонас. — Я в ваши дела не мешаюсь. Даже молока не трогал, раз уж вы не велели…

Шаги в темноте стали удаляться. Немного погодя звякнуло железо и заскрипели двери коровника.

— Ну вот, он сорвал замок, — упавшим голосом сказал Йонас.

— А чего он хочет? — спросила Аляна. — У тебя тут есть какое-нибудь оружие? Ну, хоть топор-то есть?

В это время из коровника донеслось отчаянное, все разрастающееся, тягучее мычание, полное тревоги и призыва.

Йонас выбежал во двор, и Аляна, спотыкаясь и не сразу находя в темноте дорогу, побежала следом за ним. Обогнув угол сарая, она услыхала захлебывающийся и вдруг оборвавшийся коровий вопль, испуганный крик Йонаса: «Нельзя, хозяин, нельзя!..»

В свете фонаря, шатаясь, стояла, подняв морду, большая пятнистая корова. Поперек горла у нее зияла длинная рана, из которой с бульканьем била черная струя.

Все это продолжалось одно мгновение. Затем Кумпис отскочил от коровы в сторону, и она, дергая головой, тяжело опустилась на колени.

Отпрянув, чтоб его не забрызгало кровью, Кумпис взмахнул рукой с зажатым в ней охотничьим ножом и крикнул Йонасу:

— Выводи! Всех выводи!

Коровы, почуяв кровь, заметались, стараясь вырваться из коровника.

Йонас, размахивая где-то подхваченной лопатой, наступал на Кумписа и исступленно вопил:

— Нельзя, хозя… Отойди, гад… Убью!..

— Бей его! — крикнула Аляна, и Кумпис растерянно оглянулся, услышав новый голос. Похоже было, что он не очень-то испугался Йонаса, пока тот только наступал, размахивая лопатой, точно расчищал себе дорогу. Но когда, после крика Аляны, Йонас не на шутку рубанул по воздуху, стараясь достать Кумписа, тот повернулся и, пригнувшись, побежал за угол. Йонас рванулся за ним, но, пробежав немного, вернулся.

Издалека ясно донесся крик Кумписа, почти веселый от звеневшей в нем неуемной злобы:

— Погоди-и теперь у меня, сволочь!.. Погоди-и!..

— Убью! — тихим голосом страстно проговорил Йонас и, присев на корточки перед лежащей коровой, начал приговаривать:

— Матушка… Матушка ты, матушка!..

Трясущейся рукой он нежно гладил завиток у нее на лбу и все приговаривал тем самым голосом, каким умел так хорошо успокаивать коров во время трудных родов. И каждый раз, когда его пальцы осторожно притрагивались к коровьей морде, он тихонько стонал сквозь крепко стиснутые зубы.

Итак, его день наконец настал! Высокий, широкоплечий, в грубой куртке серого сукна и немецких брезентовых башмаках на деревянной подошве, с грязным мешком на плече, день за днем, километр за километром, он шел, возвращаясь домой.

Нигде он не задерживался надолго, но и не спешил. Бурной радости он не чувствовал, нет, только спокойную уверенность человека, добившегося своего.

Его не будут встречать с цветами? Ничего, это он переживет!.. За это возвращение он заплатил дорогой ценой: годами, полными унижений, подлой старательной работы на врага и животного страха. Все у него хватало силы вынести по своей доброй воле, чтобы купить себе вот этот день возвращения!

Кое-кому, может быть, придется не по вкусу, что Пятрас Казенас сумел сохранить себя живым и невредимым, вместо того чтобы героически взлететь на воздух вместе с какой-то кучкой снарядов в железнодорожном вагоне…