Фёдор Кнорре - Навсегда [Роман]

— Прости, сестренка…

Они вышли из-под арки на рыночную площадь: маленькая батрачка в армяке шла впереди, а за нею, отстав на несколько шагов, пробирался через толпу щеголеватый торговец с угрюмым лицом.

Еще издали Аляна увидела около своего воза Юлюса с дровяного склада.

Длинными грязными пальцами он копался в маленьком бумажном фунтике, доставал из него липкие черносливины и медленно жевал.

Когда она подошла, он, глядя куда-то в пространство, сказал:

— Хорошо, что ты приехала.

— Сегодня можно? — спросила Аляна.

— Обязательно.

— Вот он с тобой пойдет, — сказала Аляна, показывая глазами на подходившего Станкуса.

Юл юс пошарил пальцами в пакетике, где не оставалось больше ни одной черносливины, смял пакетик и, вытирая об него пальцы, сказал:

— Ну, я пошел, ладно?

Оглянувшись на Станкуса, он бросил скомканную бумагу себе под ноги и пошел вдоль рыночных рядов.

— Твоя капуста? — сварливо крикнула Аляне барынька, копавшаяся в кочанах на возу. — Так ты торгуй, а не зевай по сторонам!

Базарному дню сегодня, кажется, конца не будет.

Ветер, налетая на площадь, рябит серые лужи, засыпанные плавающими соломинками, воронками закручивает пыль и мусор, заставляя отворачиваться и протирать глаза толпящихся спекулянтов сахарином и сигаретами, немецких солдат и женщин с корзинками.

Крестьянские возы со свеклой, хомутами, свежевыструганными бочонками и бадьями стоят, растянувшись неровными рядами по площади.

Угрюмый старик корзинщик, разложивший на рогоже свой хитроумно сплетенный товар, только что сбегал за угол хлопнуть шнапсу и теперь вернулся совсем другим человеком. Посмеиваясь, щурясь и потирая ладони, он соображает, чем бы поразвлечься, и, видимо, ему взбредает на ум изобразить себя отчаянным кавалером. Натянув помятую фетровую шляпу на левый глаз, он облокачивается о передок воза своей соседки, краснолицей торговки луком, отпускает ей какой-то комплимент и тотчас сам давится от смеха.

Не обращая на него внимания, торговка покачивает ногой в тяжелом солдатском сапоге и равнодушно вмазывает поломанным перочинным ножичком топленое сало в горбушку черного хлеба.

Рядом, сторонясь толчеи, женщина с печальными, испуганными глазами, как ребенка, прижимает к груди сонного гуся.

Две городские дамы в замысловатых прическах копаются, перебирая на возу кочаны капусты, а хозяйка воза, беловолосая деревенская девушка, стоит рядом, покорно за ними наблюдая.

Корзинщик, которому, видимо, то и смешно, что сам он такой облезлый, в продавленной шляпе, а торговка здоровенная, красномордая, раза в полтора выше его, все больше входит в роль и делает вид, что хочет поцеловать ей руку. Он приходит в восторг от своего успеха, когда торговка, усмехнувшись, делает движение ногой, будто хочет его оттолкнуть сапогом.

Молодой широкоплечий полицейский, который давно уже прихотливыми зигзагами бродит по базару, задержался, посмотрел в лицо старику, потом на его ноги, точно приложил мерку. Но старик, видно, не подошел под мерку, и полицейский, скользнув взглядом по торговке, двинулся дальше.

Деревенская девушка, перегнувшись через край воза, долго выбирала покупательнице кочан покрепче и побелей. Полицейский примерил на глаз лошадь, воз, сбрую, колеса.

Девушка услужливо помогла уложить в корзину покупательницы кочан, вытащила из глубокого бокового кармана армяка помятую пачку грошовых оккупационных кредиток, бережно приложила к ним две только что полученные и снова по локоть засунула руку в карман.

Полицейский, с видом знатока, решившего не спеша полюбоваться каким-нибудь натюрмортом, стал разглядывать девушку.

Заложив руки за спину, он стоял и примеривал к ней свою мерку и, хотя, видимо, ничего определенного пока не получалось, поманил ее пальцем и спросил документы.

Все окружающие сразу уставились на девушку: женщина с гусем испуганно и сострадательно, торговка искоса, но с интересом, а корзинщик просто выпучил пьяные глаза и смотрел не отрываясь до тех пор, пока торговка не толкнула его в бок носком сапога: подальше от всяких дел с полицией.

Девушка торопливо и с бестолковой готовностью обернулась к полицейскому.

Он снова потребовал документы, а она смотрела ему в глаза, моргала, силясь понять его, но так и не шевельнулась.

Краснолицая торговка, делавшая вид, что ничего не замечает, не выдержала и закричала:

— Ну, чего ты не понимаешь? Документ! Ну, бумажку тебе дали в волостном управлении, с печатью? — И она кулаком на широкой ладони показала, как ставят печать.

Женщина с гусем облегченно перевела дух, когда девушка, наконец поняв, суетливо полезла в свой бездонный боковой карман и, вытащив какую-то помятую бумажку, подала ее полицейскому.

Бумажку он как будто не читал, а тоже примеривал, приглядывался к ней. И все же по его лицу было видно, что бумажка как будто бы правильная. Он отдал ее обратно девушке и спросил:

— А где я тебя все-таки мог видеть? — Он щурился, даже голову наклонял набок, прикидывая и так и этак свою невидимую мерку. — Нет, все-таки где-то я тебя видел! Пойдем-ка со мной!

На этот раз девушка оказалась понятливее. Она не удивилась, не испугалась, не стала ни о чем просить. Быстро затянув под подбородком платок, она досыпала лошади в торбу овса, по-деревенски поклонилась торговке, чтоб та присмотрела за возом, и пошла впереди полицейского.

Бестолковая, покорная, она шла, пробираясь через толпу, все время растерянно поправляя на лбу платок, а следом за ней неторопливо шагал молодцеватый полицейский, брезгливо и точно снисходительно придерживая ее двумя пальцами за рукав вытертого армяка.

Выбравшись из толпы, девушка вопросительно обернулась, не зная, куда идти дальше, а полицейский слегка подтолкнул ее к старой каменной арке в монастырской стене.

— Где же это я тебя видел? — снова задумчиво спросил он. — В Ланкае?.. Нет, давно я не был в Ланкае. Ей-богу, я тебя где-то совсем недавно видел. А?

«Еще немного, и он вспомнит! Вот-вот вспомнит, что видел меня с Ляонасом. Вот сейчас вспомнит!» — думала Аляна, продолжая в каком-то оцепенении неторопливо идти впереди полицейского.

Они вышли на площадь ратуши, где стояла виселица. К полицейскому подошел военный из фашистской полевой жандармерии. Аляна сразу узнала эту форму — по большой металлической бляхе, висевшей на груди на двух цепочках. Таких даже сами немецкие солдаты ненавидели.

Полицейский, щеголевато щелкнув каблуками, отдал честь. Они заговорили по-немецки, остановившись посреди площади, а Аляна, стоя рядом, дожидалась, когда ее поведут дальше. Она то начинала что-то понимать, то теряла нить их разговора и вдруг снова схватывала.