Елена Семёнова - На переднем крае. Битва за Новороссию в мемуарах её защитников

А ещё я знаю, что в моей жизни ещё будет много хороших и светлых дней… и будет память… Память о нашем комбриге — Алексее Мозговом и моих братьев, что погибли вместе с ним!!!

Этот стих был написан мной на следующий день после их гибели 24 мая 2015 года. Хотел написать новый, к их годовщине… Но вчера понял, что лучше, чем тогда, я уже не напишу… Да и не надо.

Война рассыпает людей по окопам как горох. В твои окопы попадают люди, которых в довоенное время чурался. В чужие — с которыми дружил. Отрицательный персонаж, сидящий рядом, становится положительным, а положительный напротив — отрицательным. Даже женская красота по-другому видится из окопов.

Психолог Сидорова была рубахой-парнем. Количество видимых и осязаемых в ней женских прелестей стремилось к нулю. Но она ненавидела Украину и говорила об укропах не литературно. Возможно, у нее, как и у меня, цензурных слов для них не осталось, возможно, она подстраивалась под собеседника. Это, хоть и не заменяло ей талию, но делало ее отсутствие, в военное время, простительным. С началом обстрелов мы стали чаще общаться. Дня два назад она рассказала, что Света, исчезнувшая из больницы пару месяцев назад, снова появилась. Она жива и здорова, но выглядит не очень: она вчера вырвалась из Авдеевки, где два месяца прожила в оккупации. Квартиру ее разбомбили и обчистили. Утащили компьютер и ценные вещи. Свету избили и забрали телефон. Нет, не изнасиловали. Я ей скажу, что вы хотели ее видеть.

Чтобы не сообщали СМИ, но я в Донецке не голодал и не голодаю. Ни в июле, ни в августе, ни в сентябре. И голодающих не видел. И похудевших. Ассортимент продуктов, конечно, уменьшился, пищевые привычки изменились, но, если еда не главное в жизни, то все нормально. Пива не тридцать сортов, а пять. Молоко и сметана есть. Фруктов и овощей навалом. Бродячие собаки хлеб, как и в мирное время, не едят.

Мы сидим на работе и голодаем под звуки отдаленных артельных выстрелов. Картошка, сало, яйца под майонезом, три вида колбасы, селедка под шубой, бутики из черного хлеба с маслом, кружком огурца и шпротиной, салат из помидоров с огурцами и еще кое-что. В общем, голод и гуманитарная катастрофа. Живем в разных районах, и кто вчера был именинник, узнаем за обедом. После ночных обстрелов (именин с салютом) самогон с персиковым соком душа и тело принимают за лекарство. Кушаем, болтаем, проводим коллективную антистрессовую терапию. Сталинские сто грамм в войну не зря давали. Мы уже поняли, что плывем в одной лодке, что собственная жизнь и донецкая квартира для нас дороже Украины, с которой

Янукович сбежал. Украина же, оставшаяся после ухода Крыма, этот огрызок слетевшего с катушек государства — даром нам не нужна.

Я пересказываю, со слов Сидоровой, Светин рассказ о жизни в Авдеевке.

— И что украинская армия ограбила ее квартиру и отобрала у нее телефон? — не верит Оксана. Она в мае ставила на Порошенко. К августу под обстрелами ставку поменяла, но нет-нет да и скажет, что мы «сами себя» или что-то в этом роде.

— А какая еще?

— Может дэнээровцы телефон забрали?

— И она им отомстила, оболгав украинскую армию?

— Ну, мало ли…

Мама учила в толоконные лбы, особенно за едой, не стучать и потому я миролюбиво сказал:

— Ладно. Нарисуется Света, расскажет. Ты с ней поспоришь, а мы послушаем, покушаем и выпьем — за нас и за Донбасс.

Света нарисовалась через день. С чемоданом и забинтованным запястьем правой руки. В лице ее появилось что-то новое, серьезное и неподвижное. Живость молодости и веселость ушли. Прямой, с вызовом взгляд, который говорил мужчинам: «Ты мне ничего не еде-лаешь, а я с тобой что захочу, то и сделаю», — исчез. Веки стали нервно подергиваться. Она словно вжалась в угол и молча, искоса наблюдала за происходящим. Я отвел ее на пятый этаж, показал палаты и отдал ключи. Вид молодой женщины, сбежавшей из своего дома с чемоданом, в котором сложены все пожитки, требовал героя, который наказал бы ее обидчиков. Но на Украине герои скачут и красят туалеты в желто-голубой цвет, а женщин, не скачущих с ними, избивают. Мы договорились встретиться через полчаса.

Не срослось. Встретились через два дня. За это время Донецк не раз обстреляли, но уже мирно, по-братски, «в рамках минских договоренностей». 20-го сентября утром без пятнадцати десять три раза бахнуло так, что стекла в моей квартире чуть не вылетели. Потом прочитал, что Донецкий казенный завод химических изделий подвергся артиллерийскому удару, от которого сдетонировало и взорвалось 12 тонн гексогена. Рядом разрушились здания, а в радиусе 34-километров дома остались без стекол и жители без глаз.

Стоит человеку на день завернуть мозги в липкую паутину украинских СМИ, как он начинает верить, что Донбасс — это край самоубийц. Мужья, прежде, чем покончить жизнь самоубийством, убивают своих жен и детей, а жены и дети — своих мужей и отцов. Все вместе взрывают дома, школы, больницы, шахты и заводы. То есть, совершают коллективное расширенное самоубийство. Украинская армия пытается надеть смирительную рубашку на жителей Донбасса, но тщетно. Геройские парни со Львова и Винницы гибнут, не всегда успевая получить зарплату на карточку или в виде, так и не отправленного домой, имущества самоубийц. Матери и жены героев, не получив обещанной мзды, перекрывают дороги или идут, расцарапав лицо, за воздаянием в Киев. Создатели этой медиолжи настолько уверены в глупости украинского народа, что не боятся закономерного вопроса о том, кто и как довел трудолюбивых жителей Донбасса до расширенного суицида.

В одиннадцать ночи звонок: обстреляли и нашу больницу.

— От террористов покоя нет. — Спросонья думаю я и вспоминаю, что вчера пять минут из любопытства смотрел украинские новости.

Стекла в палатах выбило взрывной волной. Нескольких сотрудников и пациентов легко ранило осколками. Утром я впервые в жизни держал в руках тяжеленые, килограмм на десять, обломки «града» и любовался дырой в стене и крыше прачечной. Узнал, что из соседнего отделения увезли в реанимацию больную, которая отреагировала на обстрел инсультом. Как доказать народу Украины, что это не я шарахнул по своей больнице? Твердого алиби у меня нет: жена и дети в отъезде, а кошка в свидетели не годится. Впрочем, если народ Украины верит, что мы стреляем сами по себе, то почему бы ему не поверить моей кошке?