Елена Семёнова - На переднем крае. Битва за Новороссию в мемуарах её защитников

В последний месяц на дорогах Донецка появилось большое количество велосипедистов с рюкзаками на плечах. Их все опасаются так, как под видом велосипедистов в город проникают украинские наводчики и диверсанты. Они разбрасывают «маячки» и «уши», по которым потом лупит артель. Подъехал к вашему дому диверсант и взорвал взрывпакет или «бросил уши». Координаты этого взрыва артиллеристы зафиксировали и, если вам не повезло и ваш дом находится рядом с какой-то подстанцией или другим объектом жизнеобеспечения города, то пиши пропало. О точности укроповских обстрелов уже ходят анекдоты. Говорят, что они всегда пьяные. Поэтому шанс уцелеть вам и вашей квартире или дому после мирного посещения велосипедиста стремится нулю.

Появились официальные машины МВД ДНР с надписью «полиция». Из них выходят люди в гражданской одежде. Рядом с этими ростками нового государства ездят машины без номеров. Видел машину, на которой вместо номера красуется надпись «Славянск». На другой было написано: «На Львов».

Подхожу к группе людей, собравшихся вокруг разорванного украинского флага. Пять фотокорреспондентов, стоя и сидя на корточках, снимают дончан, вытирающих о флаг ноги. Старые и молодые трут ноги с душой, с выражением. Некоторые, вытерев подошвы, наклоняются, берут флаг в руки и протирают им еще и верх своей обуви. Другие, не пачкая руки о флаг, с удовольствием по нему топчутся. Флаг, к сожалению, один, а желающих много. Ждут своей очереди и, дождавшись, отрываются по полной.

— Добомбились, придурки, — думаю я, — Довели народ.

Легитимная часть моего сознания считает недопустимым надругательство над символом государства, но, когда государство, за наши же деньги бомбит и пытается убить нас, то эта же легитимная часть говорит мне, что я не только имею право выразить свое отношение к государству, но и, как гражданин, обязан это сделать. Надо выразить свое отношение не только к правительству Украины, но и к народу Украины, который, либо едет убивать тех, кого сам же называет согражданами, либо засунул себе язык в то место, которым он думает. Я выражаю свою гражданскую позицию и, вступая в лоно терроризма и сепаратизма, шаркаю ногами по лежащей на пороге новой Республики — желто-голубой тряпке. Нет на Донбассе Украй-ны! И никогда больше не будет! Захлебнулась нашей кровью! Сдохла проклятая, под развалинами наших домов!

С 12-ти до 14-ти активно работает артиллерия, но разрывов по городу не слышно. Стоящий рядом мужчина, говорит, что это наши подавляют огневые точки противника, чтобы укропы не обстреляли площадь во время праздника.

Вот, наконец-то, главное действие, основное блюдо всего дня, августа 24-го! Оно не менее символично, чем лайфовская эсэмэска.

Они идут по Донецку, как и хотели. Вступают на площадь ненавистного им Ленина со стороны Главпочтамта. Идут по главной улице Донецка. Но без оркестра, под лай собак. Памятник Ленина им уже не мешает. Они даже не замечают его. Не смеют поднять головы. А Вова Ульянов неподвижно смотрит на них каменным лицом. Впереди потрепанного бандеровского войска идут донецкие женщины с автоматами наперевес. По бокам — — донецкие мужчины с рвущимися немецкими овчарками. Сзади — три поливальные машины. Каждая деталь шоу — многозначительный символ, насыщенный политическими, историческими, кинематографическими смыслами. Символ, который уже сейчас срывается и летит в вечность. В газеты, на экраны мира.

Они идут дорогой позора. Их охраняют. Берегут. Защищают от разъяренных жителей Донецка, которых эти воины еще совсем недавно, играясь, спьяну, расстреливали, убивали издалека, с безопасного расстояния. Они угрюмо бредут под крики ненависти и проклятий. Мужчины и женщины, старики и дети кричат им: «Фашисты! Сволочи! Убийцы!» Кто-то требует, чтобы они стали на колени. Кто-то швыряет в них попавшееся под руку предметы. Воины Донбасса сдерживают жителей Донецка.

Он идет, понурив голову. О чем он думает? Возможно, о том, что это только начало. И не самое плохое. Худшее ждет его впереди, дома, во Львове. Там озверевшая толпа опять, как в феврале 2014, выгонит его на сцену, поставит на колени и потребует смыть своей кровью предательство народа Галичины. Его еще раз пошлют убивать женщин и детей Донбасса. Вот они — террористы и сепаратисты. Он не видит их. Он боится на них взглянуть. Он слышит их и чувствует щеками, губами их теплые плевки. Они кричат ему: «Это наша земля! Убирайся, тварь!» И это самое ласковое, что они кричат ему. Его ведут с собаками по Донецку. Образ Вечного Хохла, стоящего во Львове на коленях, а в Донецке идущего с руками за спиной, занимает мое воображение. Я теряю интерес к происходящему. Я перенасыщен впечатлениями. Я развлекаю себя тем, что думаю, как бы снял эту картину Тарковский. Он бы одним планом, цветом, музыкой, пантомимой актеров подчеркнул фантасмагоричность происходящего.

Камера медленно поднимается вверх. Сначала зритель видит запуганную, сломленную кучку пленных людей с руками за спиной, потом автоматчиков с лающими и рвущимися с поводков собаками.

потом кричащих, разъяренных дончан. Камера поднимается все выше и выше пока рядом со слоеным пирогом, тщательно раздуваемой ненависти, не появляется Президент Украины Порошенко. Он стоит на месте памятника Ленина. Жирный, холодный, тупой. На фоне американского флага. И щиро вітае Всіх з Днем Незалежності України. Країни сильних, країни творчих, країни единих!

Для Тарковского дешево, думаю я, и с отвращением к украинским политикам, бизнесменам и всем тем, кого в насмешку называют «украинской элитой» покидаю это зрелище.

Я донецкий и этим уже все сказано.

В трамвае слышал разговор старух.

— Антихристы они. Обстрелы и бомбежки всегда затевают на большие православные праздники. На Пасху, на Троицу…

— И на Преображение Господне. Еще по субботам и воскресеньям их черти мордуют. И по ночам.

В субботу, 23 августа, в 6 утра взрыв над головой сорвал меня с постели и бросил сонного в ванную. Опять свист, треск и тарахтенье по крыше. Снова свист, трест как салют только раз в сто громче и трах-тара-рах по крыше. Словно глупый баловник раз за разом взрывает огромную хлопушку у меня над головой и бросает на крышу дома пригоршнями гальку. Стекла еще не выбил. Потолок не пробил. Вновь стремительно приближающийся свист, треск, стук. И так раз десять. Воздух в квартире, стены и пол с каждым взрывом опасно вздрагивают, но держатся. Наконец-то, все затихло. Озираясь, выхожу из ванной. Из-под дивана, озираясь, вылазит кошка. Смотрим друг на друга. Улыбаюсь.