Николай Луговой - Побратимы

— Ваднев?!

Ваня высказывает свои соображения:

— Может, он от контузии. А может, оттого, что Вера рядом плачет, убивается. Может, он ей и поет. Смотри, живой, дескать.

Вместо Ваднева восемнадцатым отрядом теперь командует комиссар Клемпарский, но и он уже дважды ранен.

Кого же дать отряду?

Иду к Петру Романовичу. Сквозь чащобу пробираются санитары. Еще кого-то несут. С тяжелым сердцем справляюсь:

— Ребята, кого несете?

Санитары виновато отводят взгляды. Подхожу и столбенею.

— Мироныч! — бросаюсь к нему с единственным желанием увидеть живым. — Что с тобой? Куда тебя, Мирон?

— В ногу… черт. В колено.

Четвертый раз ранен наш Мирон за эти два года. И все в ноги.

— Ну, вот что, товарищи! — говорю санитарам. — Несите его в медпункт нашего штаба, к подполковнику медслужбы. Двое из вас чтоб были при Мироныче неотступно. Передайте подполковнику: пусть он подберет вам еще двух бойцов. И будете переносить Мироныча в тех местах, где на лошадях неудобно. Поняли?

— Все ясно.

— Мироныч! До свидания, дорогой! Жмем друг другу руки.

…Ночь. А лес в огне и тревоге. Бой продолжается. Он то утихает, то вспыхивает с новым ожесточением. Его горячее дыхание чувствуется и под скалой, где собрались обкомовцы.

Командиром 18-го отряда назначили Ивана Сырьева, взяли его из 21-го. А Мироныча заменить у нас некем.

— Будешь ты, Николай, комиссаром пятой бригады. По совместительству, — говорит мне Ямпольский.

Прибегает вестовой. Записка командира 3-го отряда Ивана Дегтярева. Ранен комиссар Злотников Николай Яковлевич. Нужна замена. Срочно. Обязательно, потому что ранен и командир, хотя продолжает командовать.

Кого? Кто сможет?

— Капралов, Петр Федорович, — называю инструктора политотдела. Коммунист он твердый. Московский рабочий с завода «Шарикоподшипник».

— Это который Маяковского наизусть читает? — спрашивает кто-то.

— Он самый.

— Зовите его сюда! — соглашается Петр Романович.

Является Капралов. Уверенная посадка головы, широченные плечи. Бушлат, флотские брюки, из-под них выглядывают остроносые постолы. За плечами автомат. На поясном ремне два магазина к автомату, гранаты. В глаза бросается фуражка. Впереди над эмблемой она продырявлена.

— Где ты был, Петр Капралов? — справляется секретарь обкома.

— У словаков. Там Иозеф Белко ранен, но продолжает командовать.

— В лесу ты, кажется, недавно, Петр Федорович?

— Две недели.

— И уже побил ботинки?!

Нет. Ботинки он не побил. Отдал словаку Коле Медо. Тот во сне видит себя в матросской форме. Ну, ребята и одарили его: кто бескозыркой, кто бушлатом или брюками. А Капралов — ботинками.

— А на фуражке откуда дыра? — не унимается Колодяжный.

— Это фрицы. Пулей. Когда мы контратаковали.

Эта «деталь» завершила характеристику Капралова.

— Вот какое дело, товарищ Капралов. Обком думает назначить тебя комиссаром в третий отряд, вместо раненого Николая Злотникова. Порешим, что ли, Петр Федорович?

— Дело ваше. Я солдат партии.

Секретарь обкома объявляет решение и желает Капралову успеха.

— И вот что, Петро! Смелости своей не убавляй, а ловкость совершенствуй. Что фуражку не уберег — это полбеды, а голова твоя и сердце нужны партии.

Капралов берется за фуражку — правой рукой за козырек, левой за околышек — и покрепче насаживает ее на голову, будто впрямь остерегается, чтоб не сбило пулей. Потом деловито поправляет на плече ремень автомата и, повернувшись по-военному, берет твердый шаг.

Увидимся ли еще с тобой, солдат партии?

А несколько минут спустя в бой бросились и обкомовцы.

Случилось самое страшное. В темноте немцы подкрались к ключевой. Теперь вся 1-я бригада дерется с немцами. Но вот ночной налет врага ликвидирован.

В штабном дневнике появляются строчки:

«…За день противник предпринял девять атак, все поддержаны артогнем, самолетами… В результате боя за второе января противник потерял (на участке 2-го и 18-го отрядов) только убитыми восемьдесят пять солдат и офицеров. Наши потери в этом бою: проявляя отвагу и геройство пали смертью храбрых двадцать три человека, ранено — шестьдесят три… тяжело ранен командир 18-го отряда Александр Ваднев, начальник штаба 2-го отряда Николай Шаров… Погиб смертью храбрых комиссар батареи пушек Акакий Тварадзе…» [94] Партархив Крымского обкома Компартии Украины, ф. 151, ед. хр. 90, л. 38 об. .

В тот момент, когда я окажусь не в состоянии бороться, пусть дано мне будет умереть.

2 января 1944 года.

…Седьмой день немецкого наступления истек.

Ночь. Крутая скала. В полупещере мерцает пламя светильника. Скупо и неровно освещаются людские силуэты: совет обкомовцев и командиров, прерванный ночным вторжением врага, продолжается.

Три вывода стали очевидными.

Во-первых, гора Яман-Таш — окружена, хорошо изучена фашистами и пристреляна. В ряде мест оборона ее прорвана. Забрала эта гора много жертв. А главное, на ней находятся все партизанские силы, все население. Победа представляется немцам скорой, и они будут продолжать атаки.

Во-вторых, удерживать Яман-Таш партизаны больше не могут. Уже семь суток они в боях, без сна, без передышки. Силы людские кончились. И боезапас иссяк. Воевать нечем.

В-третьих, немецкие генералы свернут карательную операцию, в лучшем случае, лишь после взятия Яман-Таша — этого последнего бастиона партизанской обороны. Вероятнее же — только после того, как партизаны исчезнут и генералу Енекке будет доложено: разбиты, уничтожены. К этому выводу приводят все данные о противнике — его войска не отходят, а, наоборот, прибывают в лес.

— Из всего этого следует, что выход у партизан один: Яман-Таш надо сдать, — заключает Ямпольский. — Две задачи партизаны выполнили с честью: отвлекли с фронта и надолго приковали к горам корпус карателей; нанесли ему физический и моральный ущерб. Что же касается третьей задачи — защиты гражданского населения, то…

Ямпольский запнулся. Потом, переменив тон, продолжает:

— Дело защиты осложнилось. Операция затянулась. Непогода отрезала нас от Большой земли. Но упрека партизаны не заслуживают: сделали все, что могли. Теперь одна надежда на маневр.

Да, положение наше тяжелое, но не безвыходное.

Мы можем выйти из окружения. Можем исчезнуть на день-другой, переждать непогоду, получить боеприпасы. В течение прошлых суток под большим секретом мы послали шесть пар разведчиков в разные участки леса, и по всем маршрутам ребята прошли.

Почему же не применить суворовское правило: прошли разведчики — пройдут и отряды, бригады, колонны жителей, санитары с ранеными? Однако гарантии на полный успех мы не имеем. Сдав Яман-Таш, мы уйдем от разгрома, грозящего нам здесь. А сможем ли избежать потерь во время рейда? Ответить на этот вопрос невозможно. Надо исходить из одного: если хоть один шанс из ста на спасение раненых и жителей есть, то мы должны его использовать. В маневре кое-какие шансы есть. Здесь же, на Яман-Таше, их больше не осталось.