Николай Луговой - Побратимы

Доложив о главном, «Павлик» достает из своего тайника тоненький листок.

— Вот еще записка вам… Чуть было не съел ее в дороге, когда фрицы беспокоили.

Мы с Петром Романовичем переглянулись. В такой сложной обстановке он пронес записки! Надо бы расцеловать «Павлика» за отвагу, но «для порядка» мы журим его: озорство, излишний риск!

Записка от «Хрена», руководителя симферопольских подпольщиков Ефремова. Он требует «достаточное количество мин». Или «буду ругаться», — грозится «Хрен».

Поручаем Григорию Саркисьяну лично самому проверить все базы боепитания, забрать остатки мин и срочно отправить с нарочным в Симферополь. Пусть сильнее грянут удары ефремовцев и других подпольщиков по врагу!

С «Павликом», которого сопровождают Костюк и Клемент Медо, в Симферополь идет ответ:

«Дорогой Андрей!

С 27 декабря мы вели непрерывные бои. Враг сконцентрировал большие силы и много техники. Бои были жестокие и упорные. Но уничтожить партизан оказалось невозможным — народ дрался с ожесточением, геройски…»

В письме называем цифры потерь обеих сторон, а кроме того «Павлик» должен рассказать подпольщикам, чем живет партизанский лес, что слышно с Большой земли.

С письмом и приказами начальника ЦОГ идут связные штаба центра к тем партизанам, что действуют в соседних районах. Посылаем им и письмо Политотдела.

«Дорогие товарищи!

Из письма П. Р. вы увидите итоги, сделаете выводы. Что надо знать бойцам и командирам? Противник открыто признал, что партизаны представляют третий фронт, очень серьезную угрозу для оккупантов. Несмотря на тяжелое для него положение на фронтах, враг оказался вынужденным бросить против партизан столь крупные силы (три дивизии плюс части и средства усиления). Большая заслуга партизан заключается прежде всего в том, что они оттянули на себя такие большие силы в такой важный для фронта момент и оказали серьезную помощь Красной Армии. Враг задался нелепой целью: уничтожить партизан и освободить себя от угрозы ударов с тыла. Конечно, он этой задачи не выполнил и на этот раз… Он нанес нам потери силами авиации, артиллерии, минометов. Но ни одного метра наших рубежей обороны силами своей пехоты не взял. Лишь когда по своим тактическим соображениям мы оставляли тот или иной рубеж обороны, враг забирал его пустым… Партизаны, в том числе и новые, дрались поистине героически. Таких бойцов оккупантам не победить… Мы вышли из-под ударов врага, сохранив основные боевые силы. Что касается противника, то он очень дорого заплатил за свою глупую затею. Мы определяем его потери — более полутора тысяч человек. Сами же враги болтают, что потеряли более двух тысяч. Может быть, им виднее… Не без шишек мы вышли из этих боев. Но дух — боевой и наступательный — не только не поколеблен, но даже стал сильнее, закаленнее. Ненависть к врагу еще крепче клокочет в сердцах партизан. Пока есть у наших людей такой дух, они остаются непобедимыми.

Передайте это всем вашим бойцам и командирам вместе с нашим горячим партизанским приветом.

Ваш Луговой».

Лес в снегу. Белый-белый. Много солнца. Гора Яман-Таш вся искрится. Звенят топоры. В стройную пирамиду встают свежесрубленные деревца. Ствол к стволу — шалаш; шалаш к шалашу — лагерь. Рядом — другой лагерь… третий… десятый… Все, как было до боев. Нет, не так, как было, — лучше, деловитее. Жизнь и борьба партизанского леса продолжается.

В землянке штаба Центральной оперативной группы те же самые обкомовцы, командиры: Петр Ямпольский и Василий Савченко, Федор Федоренко и Евгений Степанов, Георгий Свиридов с Иваном Бабичевым, Филипп Соловей… И в то же время они уже не те. Ведь сколько дум передумано за эти дни минувшего сражения! Сколько мук и радостей пережито. За эти дни пройдена суровая школа, приобретен огромный боевой опыт.

Начштаба Савченко называет итоговые цифры. Но не вмещается партизанская борьба ни в какие строчки. Какой цифрой выразишь стойкость людей леса? Цифрой восьмидесяти восьми жизней, отданных за Родину? Какой мерой измеришь душу советского человека? Разве это поддается математике? Шепот мальца, который носил в своем сердце севастопольский комиссар Подскребов, разве можно вместить в колонку таблиц учета? И никому никогда не подсчитать: сколько любви к Родине и ненависти к врагам передала своему дитяти та мать, которая упала мертвой на снег, не выпуская его из рук. И та, что кормила грудью под заснеженным кустом… И тысячи, тысячи других матерей, которые ходят с детьми по огненному лесу, страдают, но не сдаются, не падают духом.

А какой мерой измерить глубину и прочность боевой дружбы побратимов?! И какие чудесные всходы даст эта дружба в сердцах их детей и внуков, в сердцах всех, кто узнает об этом побратимстве!

Не обошлось и у нас без ошибок. В ноябре и декабре советское командование присылало нам огромное количество оружия и боеприпасов. Его хватило на вооружение всех партизан. Скопились снаряды и патроны и на наших лесных базах. Но размах партизанской войны на полуострове опрокинул все наши расчеты… Массу снарядов, мин, гранат и патронов поглотили наши наступательные операции — Эски-Сарайская и Шумхайско-Ангарская, Зуйская, Ново-Бурульчинская. И поэтому стоило зимней непогоде преградить путь нашим летчикам, и наш просчет обернулся катастрофическим патронным голодом.

Не всегда правильной была и тактика обороны. Ошибка, повидимому, была и в том, что боевой организацией гражданского населения, разбивкой его на десятки и сотни с подчинением старшим в этих десятках мы занялись уже в ходе рейда. Не все от нас зависящее предпринято и для спасения раненых в Васильковской балке после ухода оттуда 5-й бригады.

Коммунисты и комсомольцы собрались на собрания в отрядах. Идет разбор боев, воздается должное героям, вскрываются недостатки и ошибки. Борьба продолжается.

Шестнадцатого января Иван Щербина на санях в лагерь привез комиссара Мирона Егорова, Алексея Ваднева и Веру Кудряшову. Несколькими днями раньше из укрытий выбрались раненые Федор Мазурец, Николай Клемпарский, Александр Пухер, Наташа Гришанкова. Каждый день приносит радостную новость: появляются те, кого мы считали погибшими или пропавшими без вести. Но нередко наши ожидания оканчиваются печально. Не вернется Николай Шаров: когда на него, раненого, наткнулись немцы, он вступил в схватку, сбил четырех, потом пустил себе в висок пулю. Еще тяжелее весть из Васильковской балки. Там фашисты расстреляли тридцать шесть раненых партизан.

Двадцатого января, через восемнадцать суток после ранения, нашелся Василий Савопуло. Раненный тремя разрывными пулями в обе ноги, он упал на поле боя и потерял сознание. Очнулся Василий ночью, выполз на склон и скатился к Бурульче. С тех пор и ползал по лесу, пока не добрался до своей бригады.