Николай Луговой - Побратимы

— Федор Иванович! — обращается он к комбригу, — давайте я пойду. На родном языке оно понятнее.

— А если это опять провокация?

— Но бойцов-то вы посылаете!

Умолкли. Глядят друг на друга, стараясь проникнуть в сокровенное души.

— Нет. Не пошлю я тебя, Михаил Васильевич.

— Но тогда записку мою давай передадим.

— Записка — дело другое: и риск поменьше, и смысл есть.

Начштаба снаряжает добровольцев. Михайлеску дает им записку.

— Прочитай, Михаил: что в ней?

Михайлеску читает. Там одна короткая фраза: «Сдавайтесь. Сохранение жизни и хорошее обхождение гарантировано». И разборчиво, покрупнее подпись: «Михаил Михайлеску, бывший офицер штаба 30-го румынского горнострелкового корпуса».

— Правильно, но не все. Допиши: «Все оружие сложить. Замки с пушек снять. Отойти в сторону».

Строка в записку вставлена и парламентеры идут к врагам.

Записка Михайлеску сыграла свою роль. Весь артдивизион, в составе четырехсот восьмидесяти пяти человек при шестнадцати пушках сдался. В сопровождении двух партизан он направился в партизанский лес, а через два дня был передан в лагерь военнопленных [112] Бывший командир артдивизиона майор Маринеску жив и поныне. Встречается с Михаилом Михайлеску, добром вспоминает ту встречу под Новоивановкой, благодарит за содействие, за бескровную развязку. .

О, сколько есть душей свободных сынов у Родины моей…

В полуразрушенном доме вокруг стола, застеленного картой, собрались бригадные командиры. Федоренко быстро вскрывает пакет, только что полученный из штаба соединения, и знакомит с обстановкой на 13 апреля, зачитывает приказ: всеми резервными силами бригады немедленно возобновить наступление на Симферополь.

— Ясно, товарищи? Ну и прекрасно, — передает он бумагу ординарцу Пете Помощнику.

— «По машинам!» «По коням!» «Дозорные, вперед, марш!» — одна за другой летят команды.

Округа оживает: рев моторов, лошадиный топот, шум шагающих шеренг. В этот гомон попадаем и мы с Петром Романовичем. С этого момента мы с 1-й бригадой.

Вот село Мамак — одни пожарища да развалины.

Кое-где из руин выбираются люди, и уже слышатся радостные приветствия. Но тут же раздается стрельба, боевые команды: это фашисты, засевшие на западной околице.

— Вперед! Вперед! — кричит Федоренко и шлет в небо красную ракету.

Партизаны движутся рассыпным строем, залегают и бьют, поддерживая атаку пулеметным огнем. Но немцы не унимаются. Из-за высоты они ведут огонь тремя минометными батареями.

— Гранатами! Бей гадов! — взлетает властное и тут же тонет в шуме злой людской разноголосицы, в стрекоте автоматных очередей, в грохоте разрывов гранат.

В бой вступают резервные отряды. Они обрушивают удары на фланги противника, переходят в стремительные атаки, теснят немцев, берут высотку в «клещи».

Этим решается исход боя. Враг откатывается. Перестрелка постепенно затихает. Опять замелькали среди фашистов белые рубашки, нацепленные на винтовки, опять появились в вытянутых руках полотенца.

Двое партизанских автоматчиков спешно строят колонну пленных. А по рядам и группам уже передается:

— В боевые порядки — стройся! Дозорные, вперед!

И вновь идут дозоры, вновь движется боевое ядро бригады. Но, как и на первых километрах марша, — затор за затором, что ни складка местности, то барьер, стрельба.

…Нижний Мамак. Еще бросок — и бригада будет у цели, в Симферополе. Момент поистине волнующий. Но на пути — новая группировка немцев. Из той низины, где кипел бой, живых гитлеровцев вышло немного. В их числе — два немецких генерала. Их захватили в нательном белье: сбросив с себя форму, фашистские офицеры раздевали своих убитых солдат, чтобы переодеться в солдатскую форму и избежать возмездия.

Вперед, на Симферополь!

Темп движения берется самый высокий, энергия атаки нарастает, сила же сопротивления вражеских групп иссякает; чем ближе к городу, тем реже они встречаются.

Вперед! Вперед движутся немецкие трофейные грузовики, ощетинившиеся дулами партизанских пулеметов и автоматов. Шагают пешие группами, отрядами.

— Даешь Симферополь!

— Давай, братва. По-севастопольски. С огоньком!

Эти знаменательные минуты спешит запечатлеть наш кинооператор Иван Запорожский. Он старается изо всех сил: то висит на подножке грузовика, и чудом держась, снимает автоколонну, то крупным планом снимает на пленку радостные лица, то, отбежав в сторону, нацеливает глаз на всю бригаду. Наверное, он мысленно представляет себе киноэкран, на нем эти лица и эти мчащиеся грузовики; и видит зрителей в переполненном зале, слышит шум рукоплесканий…

Вот уже пригородное село Чокурча. Левее — усадьба Симферопольской машинно- тракторной станции. Наконец, открывается город.

Вперед!

Первые дома, первая улица. Никого. Пусто. Дымно.

Феодосийский мост. Из окна кабины переднего автомобиля Федоренко высовывает руку: стоп!

Мост минирован. Это известно. А вот успели его разминировать наши подпольщики?

Вдруг из-под моста выходят двое. Они с советскими автоматами.

— Проезжайте, товарищи! — кричат пареньки и машут руками. Видя нашу нерешительность, подбегают к передней машине.

— Петр Романович! Николай Дмитриевич! Проезжайте. Мины под мостом обезврежены. Тут мы уже наш танк проводили…

Это Витя Долетов и Яша Морозов, связные симферопольских подпольщиков. Они бывали у нас в лесу. Сейчас ребята в отряде Косухина. Измазанные, закопченные, с почерневшими лицами, они неузнаваемы. Только глаза горят радостью.

— Прошел, говоришь, наш танк? — спрашивает срывающимся от радостного волнения голосом Федоренко. — Опоздали мы, значит. Да разве угонишься за этими орлами? А что в городе?

— Да вроде порядок, — весело отвечает Ваня. — Вокзал занят. Там тоже наши танки. Шумно еще в западной части. Там работают Толя Косухин, Вася Бабий, да, собственно, весь наш отряд. Мы вас ждали. А теперь тоже туда побежим.

Совнаркомовская площадь. Пусто. И еще больше дыма. А где же танк? А, вон он, стоит под стенкой. Люк башни закрыт. Пушка и пулемет угрожающе уставились дулами на Феодосийский мост. Ведь наша колонна подошла с востока и состоит из немецких машин, а это хоть кого собьет с толку. Командиры соединения и бригады выходят из машин.

С грохотом откидывается крышка люка, из танка выскакивают двое: на них советская форма, наша, родная! И то, что ночью произошло под Зуей, повторяется тут, на Совнаркомовской площади Симферополя — снова объятия, радостные возгласы.

У здания театра — толпа. Жители обнимают танкистов и партизан. Стихийно возникает митинг. Трибуной служит кузов трофейной машины.