Павел Васильев - Повести

Вечером, уже в сумерки, выпив еще ковш самогона и не пьянея, а только становясь суровей и разъяренней в душе, Демид увел в амбар сына, Егора, которому шел тогда только шестнадцатый год. Сестра Егора, Капа, была на шесть лет старше его.

— Тюрьма мне теперь, Сибирь, — сказал Демид Егору.

— Знаю.

— Все мне, оттопал траву. Сгину я. Но и вы без меня тут пропадете. Останетесь четыре сироты, кому нужны! Все прахом пойдет! А ты еще в несовершеннолетних годах. Если бы, скажем, ты… Тебе ничего не будет.

— Ну?

— Бери вину на себя, Егорка. Кровь на мне, а вина на тебе. Не бойся, ничего не будет. А иначе всем погибель.

И Егор взял вину на себя. Уверил, что это он убил дядю.

Егора отправили в детскую колонию, а потом — в тюрьму.

В деревне в то время поговаривали, что и Демиду долго не сносить головы — слишком лихим растет Давыд Барканенок, не простит за отца. Степан тихий, Степан — теленок, затюканный, а Давыд лихой. Чуть рассердится, побледнеет лицом, только желваки, как яблоки, по скулам катятся. Степан молчун, да и внешне он не в Баркановых уродился — те все невысокие, но крепкие, мускулистые, темноволосые. А этот беленький и «мыклый», то есть длинный и хрупкий, как ольховая ветка, выросшая в тени. Такой ничего не сделает, Демида не осилит.

Но неожиданно в один день и Степан, и Давыд, никому ничего не сообщив, покинули деревню. Уехали неизвестно куда. Говорили, что как будто бы в Питер, — кто-то встретил их на полустанке, — но точно никто не знал. Это было все в тридцать первом году.

Егор возвратился через несколько лет. Однажды весенним днем он торопливо прошел деревенской улицей прямо к своему дому и возле калитки встретил отца. Демид замер, увидев сына. Сухо сглотнул и побледнел. Напряженно ждал, нахмурясь. Егор также торопливо и молча подошел к нему, молча цепко схватил за бороду, пригнул голову и ударил по спине. Демид не сопротивлялся, он только прикрывался, когда Егор тузил его, все так же молча. Побив и оттолкнув сердито, не оглядываясь, Егор ушел в избу. И Демид, пристыженный, виноватый, понуро сгорбившись, поплелся за ним. Не было ни скандала, ни крика — все молчком.

С того дня Егор стал в доме хозяином.

А примерно через неделю вслед за Егором вдруг приехал Степан. И женился на Капе, своей двоюродной сестре, стал в доме примаком.

Капа была намного старше Степана. Внешностью она была в Барканов, такая же смуглая, темноволосая, только тощая, жилистая. И глаза у нее были разного цвета — один коричневый, а другой зеленый. Капа засиделась в девках, и никто к ней не сватался, на гулянки она уже давно не ходила, да и в невестах ее, пожалуй, никто уже не считал. А тут вдруг явился Степан и сразу женился. Разное об этом судачили, говорили, что привез его Егор, но толком никто ничего не знал. Вскоре у Капы один за другим родилось двое, мальчик Мишка и девочка. Девочка появилась в самый канун войны.

Вернувшись домой, Егор в колхоз не вступил, подрабатывал на стороне.

— Хватит, поподчинялся я — во! — говорил Егор и проводил ребром ладони по шее. — Насмотрелся я граждан-начальников. Хватит! Как хочу, так и живу, чихал на всех, нет мне начальников!

Выпивал Егор редко. «Не приучен, некогда было», — говорил он, а выпив, засучивал рукава, запихивал руки кулаками в карманы и шел по деревне, чуть пригнувшись, поскрипывая зубами, или пел чужие незнакомые песни:

Когда началась война, Баркановых не успели призвать в армию. Им прислали повестки, когда со стороны Пскова уже была слышна глухая артиллерийская канонада и все проселочные дороги были забиты повозками беженцев. Баркановы вместе с другими призывниками в назначенный день поехали в Новоржев в военкомат, но им пришлось вернуться с дороги — в Новоржеве были немцы.

Через полгода Егор, а немного позднее и Степан поступили в полицаи.

— Теперь я буду начальником. Я сам покомандовать хочу! — сказал Егор.

Немного осталось свидетелей того случая. Их и было немного, да и годы прошли, люди порассеялись…

Это произошло зимой в начале сорок второго. Морозы тогда стояли лютые. По ночам щепало бревна избяных срубов — казалось, холостыми стреляют из винтовок. Фиолетовыми наледями обрастали рамы и подоконники, намертво припаивало к косякам дверь, а когда открывали ее, то воздух слюдянисто шелестел и белым валом вкатывался в избу. Был он густ и клеек — душило, захватывало дыхание и склеивало ноздри, В такие ночи звезды, как фиолетовые жуки, мерцали на промороженном небе и будто мелкими иголками кололи в глаза.

И выли волки.

По болотам, в лесах, они будто стонали, втягивая воздух сквозь плотно сжатые, оскаленные зубы, затем этот стоп все разрастался и разрастался, все усиливался, длился долго, без передыха, и обрывался, став еле слышным, угасал, будто заледенев…

В морозный день в село, где квартировал отряд полицаев, примчался из гарнизона, из Сорокина, гонец и сообщил, что в одной из деревень обнаружен тайный госпиталь, в котором колхозники лечат оставшихся раненых красноармейцев, и что двоих удалось поймать, а остальные разбежались. Тотчас был поднят отряд, и розыскные группы поскакали по всем дорогам. Знали, что раненые далеко не смогут уйти, — не то время, зима снежная, сугробы намело под самую крышу.

Когда сани, в которых сидели одетые в тулупы Степан и Егор, примчались в одну из соседних деревень, красноармейцы уже были пойманы.

— Тут, голубчики, — попыхивая цигаркой, сказал подъехавшим один из полицаев, выходя из избы, в которой находились пойманные.

Егор и Степан привязали к изгороди белую, лохматую от инея лошадь, вошли в избу. После улицы, после снегов они не сразу разглядели присутствующих. На лавке сидели два паренька в шинелях, обутые и без шапок. А третий — то ли раненый, то ли сильно побитый, лежал на полу и постанывал. Но рассмотреть как следует не удалось.

— Был еще один, да удрал. Далеко ему не уйти. Догоняйте, ребята!

Егор и Степан выскочили из избы. Хлестая лошадь, охваченные азартом погони, они неслись по дороге в сторону своей деревни — Заборы. В передок саней стучали ледяшки из-под лошадиных копыт.

Что он думал? Куда он бежал? Зачем? Может быть, он надеялся укрыться у кого-нибудь из деревенских знакомых, может быть, бежал домой? Или просто он бежал от преследователей и ему безразлично было, куда бежать, он не имел возможности выбирать? Или он на что-то надеялся? О чем он думал?

Они увидели его, когда он подходил уже к деревне. Они увидели его издалека. Он торопливо шел по утрамбованному дорожному накату, чуть прихрамывая, наклонившись, как очень спешащий человек.

— Ага-а! — алчно, с хрипотцой в голосе сказал Егор, привстал на колени и рванул вожжи. Лошадь понеслась галопом.