Григорий Глазов - Расшифровано временем

Ребята расположились на пирсе, выложили консервные банки с червями и хлебным мякишем. Разумеется, спиннингов не было: либо обычные бамбуковые трости из отдела спорттоваров поселкового универмага, либо самодельные удилища из вырубленных гибких веток. Я полагал, что никакой рыбы тут быть не могло: слишком шумное место, то и дело грохочет, сотрясая берег, электричка, вода мутная, со щепками, огрызками яблок и обрывками грязных газет.

Митя сидел возле меня на корточках, старался следить за всеми четырьмя поплавками, мертво лежавшими на спокойной воде. Тянуло глубинной пресной сыростью. Не так, как на юге: там у речных берегов всегда стоит особый резкий запах гниения и жизни…

— Ты не озяб? — погодя спросил я Митю.

— Нет, — шепотом ответил он, косясь на поплавки Он все еще во что-то верил.

Я понимал, что мне вскоре это надоест, и уже сожалел, что ввязался в такую затею. Я курил, смотрел за реку на низинный луг, сочно зеленевший под серым, вроде опустившимся небом. Там, лениво передвигаясь, поводя головами, щипали траву рыжие, со вздувшимися боками коровы.

— А ты когда-нибудь рыбу ловил? — спросил я Митю.

— Пробовал. Ничего не получается. У нас во дворе живет такой дяденька Петя — «керосинщик». Про него говорят, что он здорово керосинит, ну, водку очень пьет. Вот он рыбак! У-у!.. Тот рыжий, — тихо сказал Митя, указав пальцем на очкастого паренька, сидевшего к нам спиной, — должен здорово ловить. Вы видели, как он забрасывал?! А как червяка насаживал! Они вообще хорошие ребята. Этот, в синем свитере, должен быть сильным гимнастом. Может, уже разрядник. Я видел, как он делал утром зарядку на пляже. Сто два раза отжимался. Его Сашкой зовут. Мы с ним подружились. Он самый главный на их улице, знает карате.

— Ты в каком классе, Митя?

— Во втором.

— Отличник?

— Не, — мотнул он головой. — Ударник. У нас есть отличник, Строев. У него память сильная. Я читаю три раза, чтоб запомнить, а он полраза. И сразу всю страницу. У него, наверное, особая память. Он, не видя, определяет цветы по запаху. Это да! Никто так не умеет как Строев!..

— Хоп! — крикнул в это время рыжий и поднял удилище: на крючке извивалась махонькая, как тюлька, плотвица.

— Ура! — вскочил Митя. — Есть! — Он стоял у края пирса, тянулся, стараясь поймать раскачивавшуюся леску, весь напрягся, из воротника вылезла жилистая тонкая шея, а я придерживал его за плащ.

Рыбешку отцепили и бросили в банку с водой. До обеда выловили еще три такие же. Их решено было пустить в цементный бассейн фонтана перед жилым корпусом. Банку с рыбами торжественно нес Митя. Потом все стояли и смотрели, как рыбки плавали. Рыжий дергал носом, придерживая сползавшие очки, крошил в бассейн хлеб. Наконец, стали расходиться: в столовой начался обед.

— Мне пора, — сказал Митя. — Я пойду.

— Проводить тебя? — спросил я.

— Нет, я сам.

— Не заблудишься? Не боишься?

— Я не боюсь. Тут недалеко, возле станции.

— Ну, будь здоров, рыбак. Приходи.

— Спасибо, — ответил он и быстрым деловым шагом, каким обычно шел по тропинке через хозяйственный двор, двинулся прочь…

Два дня меня не было: уезжал на экскурсию по побережью. А потом снова — после завтрака сидение в павильончике, стук шарика, детские голоса. Все были на месте: толстый рыжий мальчик с розовыми ушами и сползавшими на нос очками, стройный атлетичный паренек в синем свитере, игравший белой японской ракеткой, модная девочка в широко подвернутых внизу джинсах. В общем, вся компания. Не было только Мити. Не появился он и через день, и через два. «Не заболел ли?» — думал я, вспомнив сырое утро на рыбалке.

Дети здесь были, как дети, все в них обычно, нормально. Они казались мне одинаковыми, и относился я к каждому из них равно, а вернее — никак. А вот Митя занимал меня. Худенький, видно, болезненный, он ничего не умел, но независтливо, увлеченно рассказывал, что и как здорово умеют делать его приятели по школе и друзья по двору; слабый, он бескорыстно восторгался чьей-то силой и спортивностью; обладая неплохой коллекцией этикеток, он по-доброму делился ею и уничижительно для себя превозносил достоинства коллекции никому не знакомого Витьки Стебликова. Рассказывая о себе, он тут же хвастался достоинствами других. Были, быть может, в этом хвастовстве и преувеличение, и фантазия, и просто выдумка. Но, привирая, Митя искренне возносил не себя — других…

Однажды я отправился в поселок за сигаретами и столкнулся с Митей. Он стоял у витрины хозяйственного магазина и разглядывал разложенный в красивом деревянном ящике набор слесарных инструментов. В руках Митя держал длинную розовую авоську с батоном. Заметив меня, он как-то потянулся ко мне, но тут же замедлил это движение.

— Здравствуй, Митя, — сказал я, протягивая ему руку. — Что это ты исчез?

Он насупился, медленно высвободил маленькую костлявую ладошку из моей руки и склонил голову так, что глаз его не было видно, лишь белел большой лоб.

— Так просто, — тихо произнес он.

— А все-таки? — я почувствовал что-то неладное. — Тебе не разрешают?

— Разрешают, — буркнул Митя.

— В чем же дело?

— Я сам не хочу.

— Надоело?

— Нет.

— Может, тебя кто обидел?

Он помолчал и, сглотнув что-то мешавшее, прошептал:

— Нет.

— Мне ты можешь рассказать, мы все исправим. Мне-то ты веришь?

— Верю… Я не хочу туда ходить… Просто не хочу… Там скучно.

Я почувствовал, что это неправда, что именно эту неправду ему нелегко было произнести, но понял я и то, что больше он ничего не скажет.

— Мне пора, — произнес Митя знакомую фразу. — До свидания, — и, обойдя меня, как некое препятствие, он двинулся по улице — маленький мальчик с батоном в большой розовой авоське…

Стучал о зеленую фанеру стола белый, высоко взлетавший, как матовый воздушный пузырек, шарик. Я подозвал ждавших своей очереди паренька в синем свитере и модную девочку в джинсах.

— Ребята, вы помните мальчика, который принес вам жвачку и этикетки?

— Митя?

— Да, Митя. Почему он перестал приходить? Что- нибудь тут произошло?

— Ничего. Что могло произойти? — пожала плечами девочка.

— Может, кто его обидел, Толя? — спросил я парня в синем свитере, хлопавшего ракеткой по ладони.

— Кто его тронет? — улыбнулся Толя. — Он же совсем малец, во, — и он показал рукой над полом, какого роста, по его мнению, Митя. — Если б кто тронул, я бы в ухо за это дал. — Толя широко повел уже тяжелевшими по-мужски плечами.

— Его никто не трогал, — вдруг отозвался рыжий, низко подрезая мяч. — Стой, Борька, — сказал он партнеру, бросил на стол ракетку и подошел к нам. — Произошел тут один чепуховый разговор, когда вы уезжали на экскурсию. Может, это? — Он скривил губы и смотрел на меня — красный, разгоряченный игрой, помаргивая светлыми длинными ресницами.