Жан Лаффит - Мы вернёмся за подснежниками

— А бомба в отеле «Бедфорд»?

— Раньше.

— Всё-таки у нас есть утешенье — мы попали сюда не зря. А уж сейчас-то мы им показали бы!

— Да, — подхватывает Виктор, — хорошее было время.

Четверо друзей садятся рядом.

— Мне хотелось бы знать, — говорит Робер, — дошли ли наши письма.

— Своё я вложил в письмо Мишеля, — говорит Рэймон. — На конверте был адрес его жены. Я видел сквозь решётку фургона, что кто-то подобрал конверт.

— Мне только важно, чтобы мать знала, — говорит Жежен.

— Уже год прошёл.

— Уже?

— Слушай, когда мы сюда прибыли, нам казалось, что это продлится месяца два. Потом прошло лето. А теперь осень.

— Как ты думаешь, скоро им конец? — спрашивает кто-то ещё.

— Надеюсь, что да.

— Русские взяли Харьков и приближаются к Днепру, — сообщает Робер.

— Сколько же нам ещё ждать?

— Сказать трудно.

— Покончат с ними в этом году, как по-твоему? Мне очень бы хотелось вернуться к рождеству.

— Возможно.

— Во всяком случае, до весны всё должно кончиться, — говорит Рэймон.

— Почему?

— Я обещал жене, что мы поедем собирать подснежники.

— Боюсь, — говорит один из заключённых, который до сих пор не принимал участия ни в играх, ни в разговоре, — что нам до этого не дожить.

— Почему же?

— Нас увели из каменоломни. Когда нас пригнали сюда, начальник барака выдал всем по котелку супа и вообще был довольно любезен. Нас оставили в покое… Вам это не кажется подозрительным?

— А ты какие делаешь выводы?

— Нас расстреляют. Все замолкли.

— Ну, во что бы поиграть? — спрашивает Рэймон. Но тут же, не получив ответа, прибавляет: — Робер, расскажи нам какой-нибудь анекдот.

— Анекдот военный, — говорит Робер. — Представьте себе…

Но никто его не слушает.

— Неужели этот трус вас перепугал? — говорит Жежен. — Вот я сам расскажу анекдот. Мировой анекдот.

Рэймон, улыбаясь, поднимает голову.

Все слушают.

— Ребята, сирена. Что такое?

— Да это же сигнал к сбору. Вон возвращаются бригады и идёт писарь.

— Быстро, быстро! — кричит писарь. — На перекличку! Завтра работать!

Французы строятся по росту, смешиваясь с заключёнными, вернувшимися из каменоломни. Последние явно удивлены тем, что французы ещё здесь.

— Вот что значит повезло, — говорит Жежен. — Ничего не делали, получили суп и ещё посмеялись.

Француз, недавно высказывавший мрачные предположения, теперь приподнимается на цыпочки, чтобы посмотреть на корзины с хлебом, которые приносят из кухни двое пленных.

— Ну, приятель, — говорит Рэймон, толкая его локтем, — я же тебе говорил, что мы ещё будем собирать подснежники.

— Чудом уцелели!

— А мы-то смеялись!

— Нас действительно хотели расстрелять.

— А что им помешало?

— Из Берлина пришёл приказ отложить расстрел.

— Как об этом стало известно?

— В лагерной канцелярии нашли бумаги.

— Всё-таки большая часть французов погибла в лагерях.

— Да, возвращается, по-видимому, один из десяти.

Прошло семнадцать месяцев с тех пор как французы, работавшие на каменоломне Маутхаузена, были вызваны в лагерь. Сейчас в Берлине над рейхсканцелярией развевается флаг Победы. Те немногие, которым удалось выжить в фашистских лагерях, возвращаются на родину. В начале 1944 года Рэймона разлучили с друзьями. Сейчас, на границе, он оказался в одном поезде с Робером.

— Где Виктор?

— Он едет с больными.

— А Жежен?

— Умер весной от истощения. Он не сломился до конца.

— А Арман? — Этот выжил.

— Ребята, предместья, предместья.

Мои дорогие предместья…

— Нуаэи-ле-Сёк. Смотри, здесь оживление…

Освобождённые из концлагерей возвращаются домой. Все поют.

В первых вагонах лежат на соломе умирающие. Париж!

Восточный вокзал. Поезд медленно въезжает под стеклянный свод. На платформе стоят офицеры, солдаты, медицинские сестры. Внезапно раздаётся музыка, волнующая до слёз. Железнодорожники снимают фуражки и стоят навытяжку.

Отречёмся от старого мира…

Люди в полосатой одежде выходят из вагонов. На измождённых лицах глаза кажутся огромными.

Одна из медицинских сестёр, как ребёнка, несёт на руках взрослого мужчину. Он весит меньше тридцати килограммов.

— Не спешите! Не торопитесь!

— Сюда, товарищи!

Рёбер и Рэймон осматривают вагон: никто не остался.

— Вон ещё вещи.

— Это мои, — говорит парнишка. Он опирается на палку и похож на старика.

— Что там у тебя?

— Консервы.

— Так ты их забери, пригодятся.

— Ничего, обойдусь.

— Мы тебе поможем нести, бери.

Вокруг неподвижно стоят военные. У них взволнованные лица.

— Идите прямо по платформе, — говорит один из офицеров. — У выхода вас ожидают машины.

Трубач играет песню «Самбр и Маас». Бывшие заключённые проходят между шеренгами молодых солдат, которые отдают им честь.

— Неужели всё это ради нас? — спрашивает у Робера Рэймон.

— Как видно.

У вокзала перед оградой толпятся сотни людей; у большинства глаза полны слёз. Они ищут своих близких. Полицейские наводят порядок. Прибывшим всё кажется необыкновенным.

— Да здравствует Франция! — кричат в толпе. Бывшие заключённые проходят, подняв головы.

— Бедненькие, бедненькие мои, — рыдает старушка. Парижане вглядываются в проходящих, надеясь увидеть знакомые лица.

А приехавшие идут вперёд. Они поражены, как будто попали в новый мир.

— Мама!

Один из бывших заключённых роняет картонку, которую держал под мышкой. Прорывая цепь охраны, он бросается к седой женщине.

— Странно, все плачут, — замечает сосед Рэймона.

— Никто из вас не видел Пьера Порталя? — спрашивает какая-то женщина.

— Жака Треба? Люсьена Маршаля?

И со всех сторон сыплются имена и фамилии. На тротуаре мужчина хватает Робера за руку и показывает ему снимок.

— Это мой сын, вы его не знаете? Парижские автобусы стоят на мостовой.

— Возьмите себе, — говорит какая-то женщина Рэймону и протягивает ему букетик ландышей.

Бывшие заключённые проходят к автобусам. Их окружают парижане.

— Есть среди вас такие, у кого нет семьи? — спрашивает дрожащий голос.

— У него вот не осталось близких, — указывает Робер на одного из своих товарищей. — Его родителей и двух сестёр убили в Освенциме.

— Я его приглашаю к себе.

Кондуктор автобуса угощает всех папиросами. Это его недельный паёк.

— Слушайте, ребята, говорят, что нас везут в гостиницу «Лютеция».