Иван Лазутин - Высота

Богров, склонив голову, молчал.

Фельдмаршал повернул ключ, воткнутый в замочную скважину стоявшего за его спиной сейфа, и открыл дверцу. Положил в сейф пистолет, гранату и нож. На столе оставил только карту, изъятую у пленного. Богров цепким взглядом заметил, что, прикрыв дверцу сейфа, запирать его на ключ фельдмаршал не стал.

Блюментрит развернул карту на столе и ладонью разгладил ее.

— Подойдите к столу, — сухо бросил Блюментрит, поймав на себе одобряющий взгляд фельдмаршала.

Богров расправил плечи и подошел к столу. Только теперь, видя его стоящим во весь рост, Блюментрит и фельдмаршал окинули взглядом с ног до головы русского богатыря.

— А русские командиры не дураки. Вон каких богатырей отбирают в разведку, — любуясь пленным, заметил фельдмаршал и ткнул пальцем в карту. Лицо его было непроницаемым, словно все, о чем говорилось до этой минуты, было или игрой кошки с мышкой, перед тем как ее съесть, или пробной пристрелкой перед стрельбой наступательной, боевой.

Тон этот Богров уловил сразу же. И поэтому приготовился ко всему: к побоям, а может быть, и к пыткам, обещанным при допросе в штабе корпуса генерала Штумме.

— Покажите командный пункт вашей хасановской дивизии.

Богров посмотрел в сторону старика и взглядом показал на дверь.

— Для ответа на этот вопрос не нужно лишних свидетелей.

— Вы правы, — понимающе улыбнулся фельдмаршал и распорядился через переводчика, чтобы старик трубочист прекратил свою работу.

Переводчик подошел к старику и передал ему приказание командующего.

— Дедушка, на сегодня пока хватит. Отдыхай. Ты потрудился. Закончишь работу завтра или сегодня вечером. Понятно?

— Понятно, — ответил старик и легко слез с табуретки. — Да я уже, почитай, все закончил. Теперь будьте покойны: топи без передыха хоть двадцать лет — дымить не будет.

Фельдмаршал приказал адъютанту угостить старика шнапсом и дать ему плитку шоколада.

— Он хоть и малограмотный, а о Наполеоне судит мудро. Действительно, зря великий полководец сжег Москву. Мы со стариком в этом вопросе единомышленники. — Эту фразу фельдмаршал приказал не переводить. И хотя старик не знал немецкого языка, но по выражению лица и по тону, каким были сказаны эти слова, почувствовал, что его за что-то похвалили. А вот за что — не понял.

Когда за стариком и адъютантом закрылась дверь, фельдмаршал сел за стол и пододвинул к себе карту можайского рубежа обороны, на которой линия фронта 4-й полевой немецкой армии и противостоящей ей 5-й армии русских была изображена черной и красной ломаными линиями. Правая сторона на карте была абсолютно чистой. Левая сторона, где дислоцировались немецкие войска, в некоторых местах имела карандашные пометки. Значение этих пометок фельдмаршалу было непонятно.

Фельдмаршал жестом дал знать Блюментриту, что пока вопросы будет задавать он, на что генерал в знак согласия кивнул.

— Что за знаки нанесены вот здесь и здесь? — Фельдмаршал пальцем показал на карте места с карандашными пометками.

— Не знаю. Это сделано не моей рукой.

— А чьей же?

— Не знаю.

— Разведчик Богров, тебя взяли в то самое время, когда ты со своими двумя разведчиками засекал огневые точки и расположение наших артиллерийских батарей. Нам это ясно. Планы вашей разведки провалились. Теперь мы будем по твоим показаниям отмечать на карте расположение подразделений и огневых средств противника. Начну с главного вопроса, уже заданного тебе генералом: покажи на карте расположение командного пункта полковника Полосухина.

Богров ухмыльнулся. Взгляд его скользнул по дверце сейфа, за которой лежала противотанковая граната, готовая к бою, с вставленным взрывателем. Богров постоянно помнил, что дверца сейфа, в замок которой был вставлен ключ, была не закрыта. Она, эта не закрытая на замок дверца, притягивала его к себе, как магнит. Богров с тоской подумал: «Если бы были развязаны руки… Королевский удар правой, прямым в подбородок — и фельдмаршал в нокауте. На все это нужно полторы секунды. Еще две секунды на то, чтобы перевернуть вправо стол, стоящий между мной и сейфом, две секунды на то, чтобы сделать два шага к сейфу и открыть дверцу. Секунда на то, чтобы взять из него гранату и выдернуть кольцо взрывателя. Все равно от смерти не уйти. А то еще, чего доброго, пропустят через пытки. Руки… Руки… Как же хорошо служили вы мне всю жизнь… У станка… На ринге… Хорошо служили… Сам Королев хвалил мои руки. Градополов советовал, как лучше наращивать в них силу и оберегать их от травм… Неужели вы не послужите мне напоследок?..»

— Что же вы молчите? Покажите на карте расположение командного пункта командира вашей дивизии полковника Полосухина. Это зачтется вам при решении вашей судьбы.

— Вам даже известна фамилия командира нашей дивизии?

— Нам многое что известно, но это уже не ваша забота.

Богров послал фельдмаршалу весьма вялую улыбку:

— Чем же прикажете показывать? Носом? — И снова разбитые губы пленного искривились в язвительной улыбке. — Офицеры-штабисты из корпуса генерала Штумме так постарались разбить мне его, что он до сих пор кровоточит. И потом, у меня условие: если вы примете его — может быть, я покажу вам на карте, где находится командный пункт комдива Полосухина. Может быть, и еще кое-что покажу. При одном условии…

— Каком же? — Фельдмаршал жестом дал понять писарю, чтобы тот на время прекратил запись протокола допроса.

— Если вы мне, советскому разведчику, сохраните жизнь.

— Я обещаю сохранить вам жизнь, если вы покажете на карте точное расположение командного пункта командира дивизии полковника Полосухина, а также расположение огневых средств дивизий, которые вам известны.

— Мне нужна гарантия вашему обещанию.

— Какую вы хотели бы иметь гарантию? — Фельдмаршал внимательно следил за выражением лица пленного. Ему было непонятно такое резкое изменение в поведении пленного: всего несколько минут назад он заявлял, что готов биться за Родину до последней капли крови, называл переводчика продажным немецким холуем — и вдруг… Готов показать место расположения командного пункта дивизии полковника Полосухина. И даже еще кое-что.

— Слово фельдмаршала германской армии.

— Я хочу, чтобы вы произнесли эти слова в присутствии наших офицеров и солдат.

— Я даю вам слово фельдмаршала германской армии, что ваша жизнь будет сохранена, если вы сообщите то, что вам известно. Но меня к тому же интересует не относящийся прямо к нашему главному разговору вопрос: что явилось причиной такой резкой перемены в вашем поведении?

Долго не мог ответить на этот вопрос пленный. Он стоял низко опустив голову, стоял так до тех пор, пока зычный бас генерала Блюментрита не вывел его из этого состояния: