Иван Лазутин - Высота

— Майор, уж не увел ли ты лошадку у наркома? Ты хотя бы белые носочки и звездочку на лбу покрасил рыжей красочкой. А то, чего доброго, беду наживешь.

А в первых числах июня, за две недели до начала войны, этот заместитель командира дивизии, увидев майора на рубке лозы, с ходу предложил ему поменяться лошадьми, на что майор, видя, как загорелись глаза старшего начальника, вроде бы и шутливым тоном, но в то же время вполне серьезно ответил:

— Товарищ полковник, свою лошадь, как и жену, кавалерист не меняет, это делают только цыгане.

И вот теперь Пики нет. Неделю назад майор приехал по срочному вызову комдива на его КП вместе с коноводом, пробыл у Полосухина не больше получаса, а когда вышел — у коновязи не оказалось ни Пики, ни лошади коновода. Майор подумал, что коновод поставил лошадей где-нибудь в затишке, а сам пошел погреться в соседнюю избу. Но напрасно так подумал майор о своем коноводе. Войдя в соседнюю избу, он увидел, что тот уже ухитрился «дать храповицкого» на только что истопленной русской печи. Растолкав коновода и сдерживаясь, чтобы не сорваться и не накричать на глазах хозяев дома на подчиненного ему бойца, майор спросил:

— Где лошади?

— Как — где? Там, у коновязи…

Когда вышли на улицу, у коновода от страха и волнения зуб на зуб не попадал: во дворе дома, где размещался КП комдива, лошадей не было.

Вгорячах майор хотел наказать коновода по всей строгости Дисциплинарного устава, но потом остыл, пожалел, видя, как тот, тяжело вздыхая, глубоко переживает утрату лошадей. А уж о Пике сожалели все, кто был близок к майору. И вот теперь безлошадный майор скользил лучиком карманного фонаря по ногам, шее, крупу высокого серого жеребца, смачно жующего овес.

— Да-а… — шумно с чувством вздохнул майор. — Перед таким соколом затанцевала бы даже моя Пика. — А, лейтенант? А ведь хорошо я поддержал тебя огоньком?.. — Майор перевел лучик фонаря на лицо Григория, на котором играла улыбка догадливого человека. — Ну, что молчишь? Ведь спас вас?

— За огонек спасибо, товарищ майор, а насчет этого красавца — опоздали.

— Как опоздал?!

— Пришлось подарить комдиву. А дареное не передаривают.

Майор сразу опечалился.

— А эти? — Он показал на лошадей, стоявших в глубине стойла.

— Одну из них оставлю себе. — Григорий ласково погладил храп гнедого жеребца, стоявшего рядом с серым красавцем. На нем он прорывался с «языком» через боевое охранение противника и уже даже как-то сроднился с ним. — Мне ведь по штату тоже положена лошадь. Ведь так, кажется, товарищ майор?

— Кажется, так. — Майор махнул рукой и вышел из-под навеса. — Завтра утром разберемся. Дождемся Иванникова, тогда будем говорить «гоп». Где его поджидают ваши разведчики?

— За стожком сена, откуда хорошо просматривается с бугорка весь передний край.

— Как только вернется Иванников со своей группой и с пленным майором — доложите мне. Я буду на НП второго батальона. Куда вы приказали Иванникову доставить «языка»?

— Сюда же, на КП комдива.

— Где будете ждать их?

— У стога сена. Там ждут Иванникова мои бойцы.

— Я приказал начпроду второго батальона ждать вас в вашем блиндаже. Все, что полагается вам за сегодняшнюю операцию, у него с собой. Только не перебарщивать. И хорошенько отоспитесь. Вы заслужили.

— Слушаюсь, товарищ майор.

— А лошадку буланую ты мне все-таки подари, лейтенант. Без лошади я сирота.

Как только майор уехал, Казаринова и его разведчиков дежурный по штабу пригласил в избу согреться. Там, над полевым телефоном на кухне, рядом с теленком, клевал носом тот самый связист, который разматывал обмотку на голове пленного полковника. Керосиновая лампа, висевшая над чисто выскобленным сосновым столом, тускло освещала просторную кухню, пропахшую кислыми щами, мокрой овчиной и еще чем-то таким, что можно ощутить лишь в деревенских избах средней полосы России, где зимой держат молочных телят и ягнят, а в сильные морозы даже заводят отелившихся коров.

На широкой лавке у глухой стены, накрывшись шинелью, спал крепким сном, если судить по захлебистому храпу, начальник связи дивизии майор Курдюмов. Вместо подушки под головой у него был клубок какого-то тряпья, из которого торчал кончик кобуры пистолета и проглядывала пряжка широкого командирского ремня.

Дежурный лейтенант, поймав взгляд Казаринова, брошенный на печку, откуда торчали две пары ног в заштопанных шерстяных носках, заметил:

— Хозяева. Кроме теленка, которого они при отступлении немцев как-то ухитрились припрятать, не осталось никакой живности. Увезли, гады, даже подушки и перину. — Лейтенант достал из вещмешка алюминиевую фляжку, побулькал ею над ухом и, подмигнув Казаринову, отвинтил колпачок, в который, как в аптекарскую мерку, входило ровно пятьдесят граммов водки. — По парочке для сугрева! — Лейтенант протянул наполненный до краев колпачок Казаринову. — Комдив, пока ждал вас, искурил пачку «Беломора». Раза два звонил командарм. Уж очень зачем-то понадобился им французский офицер. А вы махнули по высшему классу — сразу полковника! — Лейтенант разрезал на четыре части ломоть хлеба, посолил четвертушки и положил их на стол.

— А где-то на подходе еще и французский майор, — заулыбался Вакуленко. Он поднес к носу кусочек хлеба, несколько раз нюхнул его.

Окно, выходившее во двор, осветилось голубоватым светом, потом откуда-то издалека донесся приглушенный рокот.

— Рокоссовцы!.. Бьют дивизионом «катюш». Вот уже вторую ночь не могут выбить немца из Криушан. А приказ Жукова, как я слышал краем уха, четок: нужно во что бы то ни стало сегодня ночью выбить их из Криушан, — добавил Вакуленко.

Группа захвата во главе с Иванниковым перешла нейтральную полосу с пленным майором в пятом часу утра, когда, как понял Казаринов, войска генерала Рокоссовского отбили у врага два раза переходившее из рук в руки село Криушане. Об этом говорили разливы огненных хвостов «катюш», которые теперь вспарывали небо с того самого места, где находилось небольшое сельцо Криушане. После таких мощных огневых налетов от него не осталось не то что изб и дворов — не устояли даже печки с головешками разметанных бревен.

Первое, что сделал Казаринов, когда в барахтающихся по глубокому снегу бесформенных фигурах узнал своих разведчиков, — это сосчитал: все ли вернулись?

«Все!» — обрадованно подумал Казаринов и бросился по глубокому снегу навстречу разведчикам.

— Не подходите близко, товарищ лейтенант! — донесся до Казаринова голос Иванникова.

— Это почему же?

— Этого французика из Бордо дорогой настигла медвежья болезнь. А он ведь дворянин. На пальцах объяснил мне, что ему нужно привести себя в порядок.