Василь Быков - Стужа

Не у многих знакомых в местечке он бывал когда-нибудь дома, в основном ходил к Войтешонку. Большой стол у того всегда был завален учебниками, пачками ученических тетрадей жены-учительницы, там же стояли стаканы, валялись игрушки дочери; на кровати, сваленная в кучу, лежала одежда, между которой можно было и присесть, потому что стульев в доме было всего два. В доме же у Анели Егора приятно удивила не так обстановка — круглый стол под салфеткой, комод, диван, — как чистота и порядок. Пол был вымыт до желтизны, аккуратно застелен пестрой дорожкой. На всех трех небольших окошках с чистыми стеклами зеленели цветы; цветы были и на скамьях в простенках. Видимо, тут очень любили цветы, неудивительно, что густые их заросли занимали весь двор до тына. В углу за когда-то, наверно, очень красивым, а теперь сильно вытертым креслом высился старинный шкаф с книжными полками. Такой чистоты и порядка Егор еще не видел — ни в крестьянских избах, ни в важных казенных учреждениях.

Сразу, как он вошел, хозяйка вежливо пригласила его присесть в то самое кресло, и он, как сел, так и провалился почти до пола. «Вы наш сосед, квартирант бабки Мальвины? — с ласковой улыбкой спрашивала хозяйка. — Анеля рассказывала, как вы с ней ходили в кино. Она кино прямо обожает, не пропускает ни одной картины. Прежде с Линой, подругой, ходила, а теперь осталась одна. Линка поехала учиться в Витебск, а Анеле немного одиноко. Так вот вы...» — «Ну я так, за компанию, — сказал Егор. — Мне, знаете, не очень выпадает в кино: нет времени». — «Ну, разумеется, у вас нет свободного времени, вы же в райкоме работаете? Наш отец также совслужащий, правда, не такого масштаба, как вы, но свободного времени совершенно не имеет. Все работа, работа...» — «А где работает Анелин отец?» — спросил Егор, это было для него важно. «Да он на льнозаводе. Бухгалтером», — ответила женщина, стоя с полотенцем по другую сторону стола. Егор его припомнил, как-то он знакомился на одном совещании с бухгалтером льнозавода, немолодым уже, тихим человеком в очках. Льнозавод не выполнил план, и все его руководство на бюро райкома получило строгую взбучку от Дашевского. Думали, директора посадят, да как-то обошлось.

«Анеля должна подойти, а пока я угощу вас чайком с малиной. Ну и книги можете полистать. Вон Дюма у нас есть. Или Достоевского, если уважаете». Хозяйка вышла, а он обернулся к шкафу с книгами. Здесь было много мягких книжек с разрезанными страницами, а еще больше толстых, в твердых кожаных переплетах. Егор вытащил одну, полистал, но рисунков в ней не оказалось, и он взял другую. Рядом стояла и еще такая же, и еще. Он почувствовал что-то, похожее на сожаление, — все-таки столько человеческой мудрости осталось в стороне от него, было даже обидно. Но такова жизнь, личная его судьба. До всего не дотянешься, вздыхая, подумал он.

Хозяйка тем временем принесла стакан чаю и блюдце с вареньем, но он не торопился пить. Он не мог оторваться от книг, все рассматривал корешки, обложки; авторы были ему почти сплошь не знакомы. Кроме нескольких имен — Толстого, Пушкина да двух белорусов — Черного и Купалы. Такого богатства он не видел даже в довольно большой библиотеке нардома, где, как хвалился ее заведующий, было самое полное собрание трудов классиков марксизма-ленинизма. «Понравились вам книжки? — спросила хозяйка. — Дюма, Вальтера Скотта, Гюго Анеля прочла еще в школе. Очень любила читать. Теперь меньше читает. Все-таки подросла, техникум окончила». — «Какой окончила техникум?» — спросил Егор. «Фармацевтический, — сказала хозяйка. — А я фельдшерицей работала. Сейчас не работаю». Хозяйка скромно замолчала. Егор хотел спросить, почему она сейчас не работает, но в это время стукнула дверь и в комнату впорхнула Анеля. Увидела его, и щеки ее порозовели. «Мама! — воскликнула она и весело засмеялась. — Вы моего кавалера чайком угощаете? У него же, наверно, нет времени. Он человек партийный и на свидания не приходит». — «Ничего, как раз сегодня есть время». — «Правда? Тогда мы вместе отметим юбилей моего папочки», — радостно объявила Анеля. Егор заколебался, девушка, видно, заметила это и энергично запротестовала: «Нет, нет, не отказывайтесь! Папочка будет рад. Я уже ему рассказала, как мы ходили на „Катьку“, а он когда-то знал этого режиссера. Когда мы жили в Питере. Попросим рассказать, будет интересно».

Чтобы не мешать матери и дочери накрывать на стол, Егор прошел в боковую, наверно, Анелину комнату с аккуратно застеленной кроватью, столиком у окна. Здесь также было полно цветов, делавших комнату несколько темноватой. Анеля усадила Егора возле столика с книгами, одна из которых выделялась непомерной толщиной, и Егор осторожно вытащил ее из-под груды других. Это была не книга, а старый семейный альбом для фотографий. Оставшись один, Егор начал рассматривать незнакомые лица мужчин, молодых и старых, с бородами и форсистыми усиками, в мундирах с рядами блестящих пуговиц, дам в длинных роскошных юбках, старательно причесанных девушек и подростков, густо разместившихся на старых фотографиях. Были тут и офицеры с шашками, в погонах, и даже один, наверно, важный священнослужитель с большим крестом на широкой груди. Интересно было их рассматривать, хотя Егор и понимал, что все они наверняка являлись врагами пролетариата, не достойными его уважения. Он еще не долистал альбом, как в комнату забежала Анеля в коротеньком передничке, повязанном на тонкой талии. «Неужто интересно? — удивилась она. — Да не надо это смотреть!» — и потянулась отнять альбом. «Нет, почему — интересно. Столько фотографий!» — «Вся родня тут, еще с прошлого столетия. Все питерские». — «И ты тут есть?» — поинтересовался Егор. «Ой, я соплячка еще, вот, в самом конце, снималась еще в школе». Она перевернула несколько жестких листов альбома и указала на две бледные фотографии, наверно, десятилетней девочки, напряженно застывшей перед аппаратом. «А это кто?» — кивнул он на фотографию человека в форменной тужурке, с галстуком и в очках; что-то в нем показалось Егору знакомым. «Да это же наш папочка, — сказала Анеля. — В молодости. Еще когда в гимназии преподавал». — «А он что, учитель?» — «Преподаватель математики. А сейчас бухгалтер». — «Так, так, — проговорил Егор, ощутив, что позади у этих людей какая-то жизненная драма. — А этот поп?» — указал Егор на священника. «Это мой дядюшка, архиерей. Он умер уже... Я была его любимой племянницей», — вздохнула Анеля. Егор повглядывался в священника и ничего не сказал.

Немного погодя пришел с работы и хозяин, полный, трудно дышавший человек в очках. Жена и дочь, целуя его, поздравляли с юбилеем, потом Анеля познакомила его с Егором. Отец тепло пожал его руку: «Бухгалтер Свидерский». Он переоделся за шкафом — скинул поношенную толстовку и надел белую сорочку в полоску, галстук, жилет и черный, потертый, но еще весьма приличный пиджак. На столе с огромным букетом пионов посередине уже белели четыре тарелки, возле них ножи-вилки — каждому по паре. Егор присмотрелся: уж не серебро ли? Может, и не серебро, но красивые, ничего не скажешь. Хозяйка поставила перед каждым по небольшой рюмке, наверняка для выпивки, и Егор почувствовал неловкость от этой изысканности, которая была для него непривычна. Сев за стол, он какое-то время не решался дотронуться до этих изящных вещей, не знал, что взять в какую руку, и смешался от собственной неловкости. В голову откуда-то явилось и зазвучало нелепое слово «обывательство, обывательство...». Тем не менее все-таки приятным было это «обывательство»...