Владимир Бээкман - И сто смертей

Воздух от близких выстрелов тревожно завибрировал, весь мир приобрел неестественный вид, и возникло ощущение, что времени в обрез, что нельзя опаздывать. Яана охватила лихорадочная потребность действовать, не долго думая, он выхватил из кобуры пистолет и начал с упора методично стрелять по надвигавшимся фигурам, словно по мишеням на стрельбище. Потом, когда немцы все же повернули назад и, оставив убитых, снова отошли в лес, он с некоторым удивлением разглядывал раскаленный от стрельбы пистолет в своей руке, помедлил и быстро заменил расстрелянный магазин новым. Яан вспомнил, что у него в офицерской сумке была еще непочатая коробка запасных патронов. Он достал коричневую картонную коробочку и мгновение взвешивал ее на ладони. Маленькие спрессованные кусочки свинца, медь и порох оттягивали руку вниз. Нетерпеливым движением он надорвал коробочку и начал по одному вытаскивать из картонных гнездышек маленькие тускло поблескивающие патроны, которые глядели на него одинаковыми розовыми кружочками пистонов.

По тому, как пальцы не желали сразу безошибочно попадать в ячейки патронных решеток, Яан понял, что волнуется. И его не миновало возбуждение боя. Понемногу остывая, он вынужден был признаться себе, что едва ли его стрельба могла иметь особый результат — немцы, несмотря на свое упорство, не смогли подойти к ним ближе чем на сто метров.

Он вогнал последний патрон в магазин и засунул оставшиеся полкоробки назад в сумку.

В это время трое бойцов уже деловито возились вокруг Курнимяэ. Автоматная пуля пробила сержанту предплечье левой руки. Кость была цела, Курнимяэ, морщась от боли, шевелил пальцами, однако крови шло много, и бойцы пытались остановить ее индивидуальным пакетом. Курбанов сверкал глазами и грозил в сторону леса смуглым, жилистым кулаком. Одиночные гортанные восклицания, которые он произносил, оставались для остальных непонятными, но, во всяком случае, исчезнувшим в лесу немцам они ничего хорошего не предвещали.

Горевшая деревня за спиной гудела, будто гигантский горн, где-то там кудахтали в испуге куры. Но это слышалось лишь мгновение — затем чаще прежнего стали рваться мины. Проклятый самолет повис над полем и деревней, и вскоре к минам добавились гораздо более тяжелые разрывы снарядов, от которых содрогалась земля. Немцы подтянули полевую артиллерию.

Один разрыв грохнул особенно сильно и совсем рядом, вслед за ним до них донеслись громкие стоны. Выглянув из ямки, они увидели, как в ближайшей стрелковой ячейке корчится раненый боец.

— Санитар! — крикнул Яан, но это осталось гласом вопиющего в пустыне. Санитары то ли находились далеко, то ли сами выбыли из строя.

Раугас положил винтовку на дно ямы, перескочил через край и пополз к стонавшему. Через некоторое время, таща за собой раненого, он приполз назад. Их яма была все же каким-то укрытием.

Правый бок и спина бойца были страшно изодраны осколками мины, обмундирование просто висело клочьями и почернело от крови. С первого взгляда было ясно, что им тут с оставшимися индивидуальными пакетами делать нечего.

— Санитар! — крикнул Яан в полный голос. Никакого результата.

Раненый находился в полузабытьи, глаза на мертвенно-бледном лице закрыты, он стонал от безумной боли, судороги пронизывали его мальчишеское тело, правая рука не двигалась, левая, целая, скребла землю.

Раугас, не зная, что делать, вытащил из кармана раненого красноармейскую книжку и нерешительно протянул ее Яану. Яан раскрыл и прочел: Кудисийм Пээт Арминович. Фамилия показалась знакомой. Он напряг память. Уж не хозяин ли хутора Пээтерристи носил фамилию Кудисийм? Смутно вспомнилось, что у того вроде был сын, на несколько лет его, Яана, моложе и поэтому мало ему знакомый.

Спросить было невозможно.

К обеду огонь немцев утих. Раненый ослабел от потери крови, часто терял сознание и уже не стонал. То ли силы оставили, или впал в шоковое состояние. Все, что они могли сделать, это положить его, по возможности, в более удобное положение и снова звать санитара, который все не приходил.

Когда на поле сражения наконец установилась непривычная тишина, в раненом произошла перемена. Он пришел в сознание, открыл глаза, некоторое время смотрел вокруг и заговорил слабым голосом, но отчетливо:

— Ребята, вы ведь не оставите меня здесь? Вы отнесете меня в госпиталь, да? Я должен еще домой вернуться. Отец у меня старик, перепишет хутор на меня.

Раугас пытался успокоить раненого. Тот перевел дух и неожиданно продолжал:

— Как только хутор получу, тут же продам. Куплю себе в поселке столярную мастерскую, и катись ко всем чертям это ковыряние в земле… Я с малых лет люблю работать по дереву, дома, кроме зубьев для граблей и черенков для вил, ничего нельзя было делать, только и знай, что паси стадо и в поле ходи, ворочай плугом землю, для старика хутор богом был, для меня казнью египетской… Когда хотел работу чуть почище сделать, скоблил стеклом и шлифовал наждаком, старик тут же наскакивал: чего ты вылизываешь, сойдет и так, за это время лучше бы еще один черенок сделал. Он не понимал, что мне чистую работу в руки взять приятно. Но теперь конец, как с войны приду, тут же велю переписать хутор, и дело с концом. Сразу продам хутор, куплю себе хорошую маленькую мастерскую, рубанки-стамески в ряд, пилы висят на стенке, от больших до малых, стану работать утварь и мебель, ребятам санки…

Было невероятно, что израненный человек мог столь много и так ясно говорить. Его ввалившиеся глаза были совершенно прозрачными, словно бы отмытыми от мучений.

Потом начался новый обстрел, и у них больше не было времени и возможности прислушиваться, говорил ли что-нибудь еще раненый. Когда же обстрел кончился, Кудисийм лежал оцепеневший, с открытыми глазами. Он был мертв.

Яан прикрыл его лицо фуражкой.

Где-то после обеда над их головой произошел воздушный бой. Немецкий разведывательный самолет наконец-то убрался, но из-за леса выползли три бомбардировщика. Так и осталось неясным, явились немцы и впрямь бомбить их позицию или направлялись куда-то дальше, потому что на них вдруг на полной скорости набросились два коротких тупорылых «ястребка». Под треск пулеметов истребители устремились на двухмоторные «хейнкели», которые бросились в разные стороны и неожиданно стали беспорядочно сбрасывать бомбы.

Яан впервые видел, как из-под брюха самолета падают крохотные комочки, которые вначале, теряя скорость, летели за самолетом и лишь постепенно, дугой, поворачивали вниз. Они казались совершенно безобидными, хотя все это свершалось прямо над головой. Потрясение пришло, когда невинные пятнышки бомб сперва исчезли из виду, а потом с завыванием устремились вниз, чтобы увесистыми кузнечными молотами сотрясти поблизости почву и взметнуть в небо громадные столбы земли. Некоторые бомбы разрывались на краю леса, одна упала даже на горящую деревню, где в небо взлетел целый вихрь головешек, брусьев и пылавших клоков соломы. Черные столбы вздымались по всему полю.