Алексей Гущин - Осененные гвардейским стягом. Повесть

Да, крейсер тонул. События достигли своей трагической фазы. Мы были одни в море, никто не мог прийти к нам на помощь, и наше спасение находилось в наших руках. Для этого нужно было остановить воду. Сейчас это был враг номер один, и против него мы направили все свои усилия.

До изнеможения работают люди. Грохот молотков и кувалд доносится из недр корабля, где аварийные партии заделывают многочисленные пробоины в корпусе. Но работу не удается довести до конца: над крейсером вновь появились фашистские самолеты-разведчики. Наблюдая за их действиями, я представлял себе зримо радость немецких летчиков, которые, несомненно, видели наше бедственное положение и, надо думать, рассчитывали в ближайшем будущем разделаться с крейсером навсегда.

Передав наши координаты, разведчики улетели, и скоро, как и следовало ожидать, появились бомбардировщики. Можно было предположить, что они накинутся на «Красный Кавказ» без промедления, однако, видимо, наученные горьким опытом, немцы не спешили. Они кружили вне досягаемости наших орудий, выбирая момент, когда можно будет расправиться с нами наверняка. И, как только им показалось, что такой момент настал, они бросились в атаку.

Казалось, ничто не могло спасти «Красный Кавказ». Малоподвижный, с задранным носом, практически без орудий (стрелять могли лишь 37-миллиметровые автоматы) он представлял собой идеальную цель. И тем не менее бомбардировщики, как и прежде, были встречены организованным огнем. Зенитчики, работая один за троих, успевали отражать атаки с разных направлений. Немцы так и не смогли прорваться к крейсеру, бомбы падали в стороне от корабля.

Разъяренные неудачами, фашистские летчики усилили натиск. Не обращая внимания на огонь, они с разных высот пикировали на «Красный Кавказ». Во время очередной атаки бомба разорвалась рядом с крейсером. Корабль почти выбросило из воды, и вслед за этим над морем раздался истошный вой, словно включили гигантскую сирену. Так воют лишь турбины, когда они работают вхолостую. Неужели у нас оторвало винт?

Немедленно связываюсь с механиками и убеждаюсь, что оправдываются мои худшие подозрения. Взрывом действительно оторвало один из винтов, и правую турбину, как говорят в таких случаях, «понесло». Голос краснофлотца в трубке звучит спокойно, но я знаю, что скрывается за этим спокойствием. С секунды на секунду может произойти катастрофа. Если не перекрыть доступ пара в турбину, взрыв неминуем. Вся надежда на машинистов. Успеют ли они вовремя отвести беду от корабля?

В момент взрыва у маневрового клапана турбины находился машинист Василий Гончаров. Когда турбина завыла, Гончаров мигом понял, что произошло, и, не дожидаясь команды, перекрыл доступ пара. Авария была предотвращена.

Но этим дело не кончилось. Минутой позже выяснилось, что повреждена и четвертая турбина. В ее отсек стал проникать пар. Требовалась немедленная ликвидация неисправности. Краснофлотцы Григорий Елисеев и Виктор Норландер, работая на ощупь в облаках горячего пара, заменили поврежденный сальник. Пар перестал поступать в отсек. Теперь можно было тщательнее осмотреть турбину. Диагноз оказался неутешительным: вибрировал вал двигателя. Чтобы избежать аварии, пришлось останавливать и эту турбину, то есть из четырех турбин в строю остались две. К тому же оказались заклиненными рули, так что крейсер терял всякую возможность маневра.

И все же мы продолжали идти к своим берегам, отбиваясь от бомбардировщиков, которые по-прежнему атаковали крейсер. Но главной опасностью тем не менее оставалась вода. Она безостановочно поступала в нижние помещения, где аварийные партии вели с ней настоящее сражение. Наше положение ухудшалось с каждой минутой.

- Дифферент на корму четыре метра, - доложил мне Григорий Ильич Купец. - Крен три градуса.

- Вода затапливает отсек вспомогательных механизмов, - последовал новый доклад.

К счастью, в это время, отбомбившись, улетели самолеты, и у нас появилась возможность в относительно спокойной обстановке подумать о срочных мерах по спасению корабля. Инженер-механик предложил на время остановить последние две турбины и лечь в дрейф.

- Может быть, тогда, - сказал Купец, - нам удастся справиться с водой.

В предложении механика был свой резон. Вода поступала внутрь корабля, а скорость создавала дополнительный напор, и нужно было погасить ее. Тогда можно было рассчитывать, что нам удастся как следует закрепить и заделать пробоины. Словом, я согласился остановить машины.

Вот уже погашена инерция корабля, и «Красный Кавказ» лег на дрейф. С нетерпением ожидаю сообщений снизу. Они не радуют: несмотря на остановку, наше положение существенно не изменилось, вода продолжала поступать. По-видимому, пробоины были многочисленны и велики по размерам (так впоследствии и оказалось), и наши расчеты не оправдались. А вода между тем проникала из одного помещения в другое и наконец добралась до водонепроницаемой переборки на сто четвертом шпангоуте, которая отгораживала кормовую часть крейсера от второго машинного отделения.

Это был последний допустимый предел. Если вода прорвет переборку и затопит помещение главных машин, запас плавучести будет исчерпан. Ведь мы и так уже приняли - об этом доложил командир электромеханической боевой части - почти две тысячи тонн воды. Две тысячи! Едва ли не треть водоизмещения!

Спасение корабля зависело от нас, от экипажа и в первую очередь от краснофлотцев дивизиона живучести, который возглавлял инженер капитан-лейтенант Шапирин. Под его руководством личный состав дивизиона вступил с водой в настоящую битву.

Поскольку крейсер лежал в дрейфе, я покинул мостик и отправился туда, где разворачивались основные события, - к сто четвертому шпангоуту. Повсюду, на дальних я ближних подступах к нему, самоотверженно трудились люди «Красного Кавказа», повсюду я видел примеры беззаветного мужества, упорства и выносливости. Вот когда нам пригодились навыки, приобретенные в результате, можно сказать, изнурительных тренировок, проводимых еще в мирное время. Я имею в виду тренировки по борьбе за живучесть корабля.

На учениях мы намеренно усложняли условия той или иной задачи, приближая действия к боевым. В этом смысле мы не были первооткрывателями, мы лишь следовали лучшим традициям русского военного флота, в котором сложилось и сформировалось учение о непотопляемости корабля. Своими корнями это учение уходит в далекое прошлое, и русские, а затем я советские кораблестроители всегда уделяли пристальное внимание способности боевых судов оставаться на плаву при максимуме повреждений корпуса и внутренних коммуникаций.

Еще Петр Первый своим «Уставом морским» четко определил обязанности экипажа корабля в аварийных ситуациях. В этом документе Петр Первый, исходя из условий и возможностей своего времени, конкретно изложил основы борьбы за непотопляемость, перечислил те меры, которые способствовали поддержанию боеготовности корабля едва ли не во всех крайних случаях. В числе этих мер упоминаются и заготовка необходимых материалов «для утушения огня», и лица, которые должны «надсматривать о выливании воды из корабля», и те, кто «на море должен пещися во время штормов, а также слушать, нет ли где шума воднова…»