Игорь Акимов - Баллада об ушедших на задание. Дот

Вот в долине плеснул взрыв. Не совсем бестолково: где-то там лежала мотопехота. Но от шоссе далеко.

Тимофей передал по телефону поправку. Не угадал. Вторая оказалась ближе к истине. И только четвертая обеспечила прямое попадание, зато через несколько минут полыхало уже в трех местах, и немцы опять качнулись откатной волной. Однако не всех еще убедили те снаряды, и находились храбрецы, которые пытались отвести машины, и некоторым это удалось: фургоны и легковушки перебирались через кювет и расползались по целине. Но когда после очередного снаряда в хвосте автоколонны начался фейерверк - угодило в грузовик с боеприпасами, шоферня побросала даже то, что могла спасти, и стало очевидно: колонна обречена.

Без опыта корректировать стрельбу было трудно. Только глазомер и выручал. Тимофей весь ушел в эту работу и прозевал момент, когда немцы снова пошли на штурм: по фронту наступали два танковых взвода и несколько десятков автоматчиков. Это упущение объяснялось тем, что Тимофей не отрывал от глаз бинокля, он всем своим существом был на шоссе. Но затем где-то вблизи наметилась перемена. Тимофей уловил ее сначала подсознательно, потом даже бинокль опустил. Осмотрелся. Танки уже не стреляли, и одна за другой замолкали батареи. Еще минута - и вокруг стало тихо, только шлепались на землю последние комья земли и осколки.

И только теперь он увидел немцев. До них оставалось метров триста. Автоматчики шли скорым шагом, и танки не спешили - старались держаться купно с ними.

Их появления так близко Тимофей не ждал, но эту неожиданность принял спокойно. Еще три дня назад, в последние минуты перед схваткой он испытывал не только решимость, но и отчаяние: он не боялся умереть, но умирать так не хотелось!… А сейчас сердце молчало. Никаких эмоций не было в Тимофее. Лишь спокойствие и Колодный расчет. Как в тире. Больше нет людей с их страстями, судьбами, талантами и детьми. Есть только задача, которую поставили перед тобой три дня назад. Тогда ты был не в силах ее выполнить, но сейчас она пересекла твой жизненный путь снова, как огненные библейские письмена на стене. «Не пропустить!» - ради этого была вся предыдущая жизнь. Чтобы сегодня в этой уютной долине - не пропустить. Во имя чего он это делал, Тимофей сейчас не задумывался, как не мог знать, что с того момента, когда он, стреляя по фашистам, перестал думать, что убивает людей, он стал настоящим солдатом, а эта война стала его войной: не только ветром его судьбы, но и частью его естества.

Медведев ответил сразу: все патроны в кладовой, возле пулеметов их нет.

- Возьми шесть коробок, по две на каждую машинку. Залогин укажет, кому какая. - Тимофей хотел кончить на этом, но молчание Медведева и сопение Чапы подсказали: от него ждут полной ясности. - Немцы близко. Очень.

- Ага, - Медведев был удовлетворен. В трубке щелкнуло.

- Тю! - сказал Чапа.

- Ты остаешься возле пушки, - сказал ему Тимофей. - Ты слышишь, Чапа? Я иду к тебе… Я сейчас…

Автоматчики были уже близко. Молодые парни в новенькой форме, они шагали легко; склон был пологий, да и засиделись они в кузовах за целый день. Одно худо: в глазах Тимофея они будто расслаивались - двоились и троились - по вертикали и горизонтали. И он уже не мог понять, какие из них реальные, а какие - только отпечаток на сетчатке его глаз…

Тимофей вполз в люк, запер его. Поднялся, тщетно пытаясь удержаться за ускользающие вниз, как в вертящемся барабане, стены. Сделал несколько шагов, волоча за собою «шмайссер»… Свет фонарика метался, сбивал с толку, не давал понять, вверх он идет или вниз… Попытавшись опереться плечом, Тимофей потерял равновесие и сполз на пол. Сесть сразу не удалось. Тимофей решил собраться с силами, но вспомнил, что Чана ждет, и двинулся вперед на четвереньках. «Шмайссер» мешал - Тимофей его бросил. Потом оказалось, что и фонарик куда-то пропал. А потом послышался скрип - знакомый размеренный скрип новых сапог, он приближался, пока эти сапоги не остановились перед самым лицом. Тимофей поднял голову и увидел давешнего немецкого майора… «Тебя нет, - сказал Тимофей. - Я б тебя и увидеть не смог, потому как фонарик потерял… Тебя нет, а вот Чапа меня ждет - это да… Я иду, Чапа… я сейчас…» И он прополз сквозь и продолжал ползти, подсказывая себе: теперь левую руку передвинем, а теперь правую… а теперь левое колено… Как только мог, он спешил на помощь своим товарищам, которые там, наверху, давно бьются с фашистами…

Подъемник был забит осколочными снарядами А если танки все же прорвутся к вершине…

Тимофей вернулся к стеллажам, нашел бронебойный; прижимая снаряд к груди, полез вверх, но сил не хватило, так и застрял в люке. На шум обернулся Чапа. Неторопливо снял наушники, слез с креслица, сначала забрал снаряд, потом зашел со спины и, ловко ухватив командира под мышками, втащил в каземат. Здесь было душно, не продохнуть от дыма и пыли. Впрочем, только что под землей Тимофею казалось, словно он через раскаленную печь ползет. Не стоит обращать внимания.

Стрельбы не было слышно. Только танковые моторы ревели где-то совсем рядом.

- Как, отбили атаку?

- Ще не-а. Хвашисты ще тамечки.

Тимофей попытался свести концы с концами Не сходилось.

- Чапа, - сказал он наконец, - как давно мы говорили с тобой по телефону?

- А я знаю, товарыш командир? То, может, минута вже збигла. А може, и меньше. «Ладно…»

- Подъемник набит осколочными, - сказал Тимофей, - так я тебе на всякий случай бронебойный приволок. Мало ли что.

- Ото добре, товарыш командир, - дипломатично похвалил Чапа и поднял голову, потому что где-то рядом коротко ударил крупнокалиберный, и сразу в ответ сыпанули автоматы. - То не начало, - уверенно определил он. - То Гера на ихних нервах грает.

- Ну, вроде отдохнул. - Тимофей поднялся. - Чем пушка заряжена?

Чапа замешкался; наконец сказал в сердцах:

- Так броневбойный же отам…

Он и не пытался скрыть досаду. Неловко получилось - ну просто слов нет. Раненый командир тратил последние силы, тащил снаряд, чтобы сделать как лучше, а все зря, все уже учтено и сделано другими… Не задай он своего вопроса, Чапа как-нибудь исхитрился бы и Тимофей остался бы доволен собой, а так…

Тимофей засмеялся.

- Там дурень один у меня под самисеньким носом копырсается, - приободрился Чапа. - То я его и стережу.

Это был средний танк с хорошим мотором, а скорее всего механик-водитель на нем был классный. Танк шел уверенней других, подъем брал легче, и техника вождения здесь была мастерская - сразу видать. Его цепкость и ловкость приводили к поразительному эффекту: моментами танк казался гибким. Он должен был взобраться наверх; во всяком случае, его действия убедили Чапу настолько, что Чапа предпочел не рисковать, оставил на время в покое полуразгромленную автоколонну и сторожил только этого врага.