Игорь Акимов - Баллада об ушедших на задание. Дот

- Что бог ни делает, все к лучшему, - сказал дядя. - И это не утешение, Иоахим. Это истина. Так же как истинно, что чем труднее взбираться на дерево, тем слаще его плоды.

- Даже если от них оскомина?

- Но ведь ты не будешь рвать зеленых плодов, мой мальчик. Жаль, конечно, что ты не взял дот сразу. Но какая слава была бы с такой победы? Никакой. Рядовой эпизод. А вот если ты простоишь возле него еще дней десять…

- Дядя!…

- Да-да, не меньше. Уж если мы застряли здесь, то должны провозиться долго, чтобы все ждали этой победы. Чтобы, когда это случится, она прозвучала громко и принесла славу германскому оружию… У тебя есть какой-нибудь план?

- Самое простое, - подкоп.

- Десяти дней хватит?

- Вполне.

- Прекрасно, Иоахим. Давай сейчас вместе подумаем, что тебе для этого может понадобиться.

Специалистов по подземным работам обещали прислать только через сутки, но уже и эта ночь не прошла впустую. Майор выдвинул два взвода на новую позицию - между холмом и старицей. Здесь склон был самым крутым, в одном месте даже обрывистым - земля осела во время высокого паводка. Солдаты начали окапываться еще затемно. Сначала рыли траншею и блиндаж; его делали просторным - отсюда и предполагали бить штольню к доту.

Потом настало утро, а за ним и день - бесконечно длинный, бесконечно скучный. Если бы Ортнер собирался и дальше воевать с этой частью, он нашел бы для себя немало дел, но этот батальон был для него лишь полустанком, тратить силы и мозговую энергию на солдат и младших офицеров, с которыми воевать придется кому-то другому, он не желал.

Первую половину дня он отсыпался, затем прошел по траншее. Воздух был сухой и жаркий, трещали цикады, вокруг было столько разрытой земли, что малейшее дуновение ветерка поднимало едкую пылевую завесу. Делать было совершенно нечего. Ортнер еще потомился немного, и от скуки, должно быть, ему пришла мысль переговорить с красными. Вначале идея показалась ему дикой, он тут же ее отбросил, но вскоре она возвратилась к нему снова и уже не отпускала. Ортнер подумал: а почему бы нет? - и поскольку переводчика в батальоне не нашлось, взял свой великолепный словарь, который накануне войны сестра разыскала у парижских букинистов, оставил адъютанту парабеллум и, помахав над бруствером белым флажком из салфетки, выбрался наверх и пошел через поле к доту.

Он не боялся. Он был уверен, что имеет дело с противником, который не станет стрелять в парламентера. Правда, в не меньшей степени он был убежден, что эти переговоры ни к чему. Цель была одна: увидеть командира красных. Для чего? Иоахим Ортнер этого сам не знал; просто ему этого очень хотелось.

Когда он стал подниматься по склону, у него закружилась голова. Это от потери крови, успокоил он себя, да и запах здесь дурной. По правде говоря, запах был ужасающий, но возле вершины стало полегче.

От красных на переговоры вышел молодой парень. Ростом они были равны, но в теле красного ощущалась незаурядная сила. У него была перевязана голова, из-под тесной гимнастерки тоже проглядывали бинты, на зеленых петлицах криво сидели по два треугольника. Чужая гимнастерка, понял Ортнер, и он так дорожит своим сержантским званием, что даже на минуту не пожелал с ним расстаться. Но как он держится! Будь я проклят, если среди красных он не самый старший.

Разговаривать им было непросто. Сержант неважно понимал по-немецки, майор не знал по-русски и двух ctiob; словарь переходил из рук в руки, но выручала, как и всегда в подобных случаях, мимика. - Я где-то тебя видел, сержант, - начал Ортнер. - Будь я проклят, если мне не знакомо твое лицо… - А я тебя давно признал, майор, - усмехнулся Тимофей. - Вспомни: первый день войны, граница, с тобой еще каких-то двое гавриков было… - Ну как же! Ну как же! - обрадовался Ортнер. - Это я сейчас Петра огорчу, сплоховал парень, а ведь в упор стрелял… - Не моя, значит, была пуля, - объяснил Тимофей… - Не твоя, - согласился Ортнер. - А почему ты позавчера выпустил меня?… - Ну… воевать можно разными способами, - сказал Тимофей… - Понимаю, - закивал Ортнер, - это я понимаю… скажи, а у вас всегда стоит такой дух?… - Только в это время, - сказал Тимофей, - в полдень, когда ветра нет; а так все сносит… но мы не жалуемся… - Понимаю, - сказал Ортнер, - мух много… - Ну, мухи - не пули, - рассудил Тимофей… - Я ведь к тебе по делу, сержант, - переключился Ортнер. - Вы молодцы, дрались колоссально. Настоящие солдаты. Но согласись, сержант, что вам до сих пор и везло, а это не может продолжаться бесконечно… - Вот что, майор, - перебил его Тимофей, - ты уж выкладывай покороче, с чем пришел, да и разбежимся… - Понимаю, - сказал Ортнер. - Предлагаю вам сдаться… - А мы думали - это ты сдаваться пришел, - усмехнулся Тимофей… - Ирония сейчас неуместна, сержант, - не унимался Ортнер. - Вы блестяще отбили атаки, считаете себя господами положения - и это диктует ваш тон. Но ведь у вас перспективы нет! Ваша армия разбита, фронт почти в двухстах километрах отсюда и с каждым днем откатывается дальше… - Ладно врать, - усмехнулся Тимофей, - придумай что-нибудь почище… - Понимаю, что тебе трудно мне верить, - старался быть любезным майор, - но сегодня утром наши войска вступили в Ригу, а Литва уже наша целиком, и Минск взят, и танковая армия идет на Киев. А ведь сегодня только двадцать седьмое число, шестой день войны. Если ты знаешь географию, сержант, при такой скорости через две недели мы будем в Москве… - Ладно тебе, фашист, надоел, - сказал Тимофей… - Послушай, - заторопился Ортнер, - слово дворянина и офицера: я гарантирую жизнь и тебе, и твоему гарнизону… - Ладно, - сказал Тимофей, - привет У тебя есть пятнадцать минут, майор, чтобы добраться до своих окопов. Спеши, а то ведь в другой раз не промахнусь, - засмеялся он, кивнув на подвязанную черным платком руку майора.

Они взяли под козырек и разошлись - маленькие фигурки на огромном, белом от солнца, побитом снарядной оспой склоне холма.

Тимофей не поверил ни единому слову майора; смысл разговора передал ребятам коротко: «Смесь провокации с дезинформацией». Это было им знакомо и понятно.

Их удивляло одно: где Красная Армия? Ее непобедимость была для них аксиомой, а собственный успех как бы подтверждал эту истину. Ведь каждый судит по себе, и если впятером они сумели дать крепкую трепку фашистам, то можно себе представить, что б они здесь навертели, будь их пятьсот - пять тысяч - пятьсот тысяч… Прямиком до Берлина бы дошли! - и никакая сила не смогла бы их остановить.

Вот они и удивлялись - что произошло.

Сложный был вопрос. И чтобы не возникло кривотолков, Тимофей в первый же спокойный день провел открытое комсомольское собрание. Повестка исчерпывалась единственным пунктом: о текущем моменте.

- Я считаю, - сказал Тимофей, - что тут возможны два варианта. Первое: наши впускают врага в заранее подготовленную ловушку, чтобы потом встречными клиньями затянуть мешок, окружить ударную группировку. («В таком случае наш дот ломает весь замысел генерального штаба», - подал реплику с места Страшных, на что докладчик строго и убедительно ответил: «Разговорчики!») Второе: временный успех врага на этом участке стал возможен благодаря внезапности коварного нападения и огромному превосходству в силах, чему каждый из нас был свидетелем именно на этом участке. Но долго это продолжаться не может. Красная Армия ответит ударом на удар и выметет врага со своей территории.