Игорь Акимов - Баллада об ушедших на задание. Дот

- Славянская группа отпала сразу и безоговорочно. - он зачеркнул накрест один из кружочков. - Но бранденбургские согласные, - во втором кружочке появился вопросительный знак, - требовали специальной проверки. Так же как и мой родной северогерманский говор. - Третий кружок рассекло восклицательным знаком. - Ведь здесь тоже много тонкостей: фрисландские группы, голынтинские, нижнесаксонские… К сегодняшнему занятию я все это освежил в памяти, порылся в книгах. И вот вам мое окончательное заключение: этот так называемый Масюра родом из Штормарна, точнее - из Гамбурга. Горожанин. Я поймал у него типично гамбургский слэнг. А слэнг - это убийственная вещь, товарищ генерал. Ведь сам его не слышишь, а другому он как выстрел в ухо.

На следующий день в разведшколу прилетел подполковник Малахов Алексей Иннокентьевич - один из руководителей контрразведки 1-го Украинского фронта. Масюру рекомендовал он, ему и ответ держать. Не перед генералом, конечно; генералу Малахов не был подчинен никак. А вот в Комитете ему еще предстояло объясниться. Он знал, что разговор будет непростой, и звонок из Москвы подтвердил это: с ним говорили сухо, официально. Но то, что он прежде счел бы деловым тоном, теперь было знаком неминуемых перемен.

Впрочем, сейчас Малахов не думал об этом совершенно. Во-первых, потому, что не был честолюбив и карьера его не занимала; во-вторых, он был реалист, ум имел практический, склонный к конкретному расчету; всякие абстрактные эмпиреи были ему чужды. А здесь, в разведшколе, перед ним поставили именно конкретную задачу: «расколоть» Масюру, заставить его заговорить.

Выбор пал на Малахова не случайно: когда-то он работал в Гамбурге. Конечно, если поискать, нашлись бы еще люди, знающие Гамбург, по крайней мере, не хуже, так что срывать человека с фронтовой оперативной работы, быть может, и не стоило; но тех пришлось бы разыскивать, а дело не терпело отлагательств.

- Будь моя воля, Алексей Иннокентич, я б тебе за эту историю самолично шею накостылял, - вот едва ли не первые слова, какими генерал встретил Малахова. Такая у него была манера: с ходу сокращать расстояние с собеседником, если он был, конечно же, младшим по званию или тем более штатским. С подчиненными, впрочем, генерал себе этого никогда не позволял.

Малахов на это ничего не ответил, не улыбнулся даже; смотрел холодно, как-то отчужденно.

Генерал почувствовал досаду. Но не на себя, - хотя это именно он взял неверный тон, - а на Малахова, который вел себя так, словно вся эта история и ее последствия, которые ему еще придется испытать, лично его не касались. Генерал ждал, что Малахов появится другим, по крайней мере стушевавшимся.

- Тебя познакомили с задачей?

- Так точно, товарищ генерал.

Все же генерал был человек справедливый. Он уже понял свою неправоту, но не извиняться ж ему было! - и не к лицу, да вроде бы и не за что.

- Брось ты эти церемонии, Алексей Иннокентич, - сказал он, не зная, как загладить неловкость. - Не первый же год знаем друг друга… - Он опять помедлил, и опять Малахов выжидающе молчал, и тогда генерал прямо перешел к делу: - Долго пришлось работать в Гамбурге?

Снова оплошность. Как всегда: если сделал ошибку и торопишься ее загладить - жди следующую.

Тут была тонкость: генерал вполне мог задать этот вопрос, а Малахов вполне мог уклониться от ответа, - если та операция оставалась еще закрытой. Или если бы Малахов захотел сделать вид, что она пока закрыта, - и нашел бы такую форму, чтобы унизить собеседника подчеркнуто уклончивым ответом. В такое неопределенное положение себя не стоило ставить, но сказанного не вернешь, и те несколько мгновений, пока Малахов по обыкновению не спешил с ответом, показались генералу тягостными.

- Точно сказать не могу, товарищ генерал. Это ведь были главным образом наезды…

Окно было за спиной генерала; он каждый раз вспоминал об этом, когда ему приходилось писать; кстати, из-за этого он и карандашами почти не пользовался. Зато целый день лица посетителей были в прямом свете, ни один нюанс не мог от него ускользнуть. Вот и сейчас он ясно увидел, как серые глаза Малахова потеряли цепкость, в них появилась отрешенность, словно они заглянули в себя. Считает, понял генерал, и тут же услышал подтверждение:

- Но в общем года полтора набежит. Если ошибся, то не больше чем на месяц.

- Ничего себе наезды!…

Генерал засмеялся добродушно, как бы давая понять, что «меняет пластинку» и предлагает взять иной тон, Однако Малахов будто не заметил этого, а скорее всего - не принял; и тогда генерал вдруг осознал, что затеянный экспромтом психологический поединок проигран им вчистую.

К этой мысли еще предстояло привыкнуть.

Чтобы выиграть время, генерал потянулся к лупе, но не взял ее, забарабанил пальцами по плексигласу. Прерванный жест со стороны, должно быть, выглядел нелепо, но у генерала было убеждение, что люди, которые любят вертеть в руках предметы, не умеют сосредоточиться. Не хватало, чтобы подполковник подумал о нем что-нибудь в этом роде.

- Город хорошо помнишь? - спросил он наконец.

- Так точно, товарищ генерал.

- Где останавливался?

- Первое время в «Северной розе», на набережной Нордер-Эльбе.

- Знаю. Это в Альтоне, как раз напротив мола, где маяк и кончается Кельоранд?

- Так точно, товарищ генерал.

- Дрянь место.

- Поэтому впоследствии я перебрался в Альстердорф. Снял квартиру за умеренную плату. На втором этаже, со всеми удобствами. Правда, телефонный аппарат был один - на первом этаже, в аптеке, но по соглашению я мог им пользоваться в любое время. Хозяин дома был аптекарь, - пояснил Малахов.

- Если мне не изменяет память, Альстердорф - это и не город, и не пригород. Пустыри какие-то, да?

- Так точно. На другом берегу Альстера сразу за домами начинались пустоши. По-моему, очень милые места. Я там часто гулял, хотя осенью предпочитал кладбище в Ольсдорфе. Мне там было интересно.

- Ведь, ты историк, - кивнул генерал, который хотел думать, что его отношения с Малаховым смягчаются. Но странное дело: глаза подполковника оставались прежними; будто говорит один человек, а смотрит другой. - А почему именно осенью?

- Клены. Там и каштановые аллеи великолепны, и липовые, но осенью с кленами не сравнится ничто. Это было близко от дома, немногим больше двух километров, и дорога приятная - по берегу Альстера.

- Я вижу, тебя везде тянуло к воде, Алексей Иннокентич?

- Возле текущей воды легче ждать.

- Ага, - засмеялся генерал. - Она течет, и ты себе воображать начинаешь, мол, что-то происходит, движется. Приближается к цели. Верно?

- Так точно, товарищ генерал.

- И как же ты ухитрился в таком славном местечке - и за умеренную плату?