Ирина Левченко - Бессмертие

— Послушайте, хотите я расскажу вам одну коротенькую историю. Да не смотрите на часы — не задержу. Так рассказывать?

Мы встретились у книжного киоска. Плотный, коренастый полковник с моложавым лицом, с висками, тронутыми сединой, перебирал книги. Я листала книгу воспоминаний бывшего гитлеровского фельдмаршала.

— Что это у вас? — спросил полковник. — Ого, черт подери, толстенная какая! Пишут они там, много пишут. Все, кому не лень. Все старые гитлеровцы пытаются обелить себя, свалить вину на Гитлера и доказать, что германский генеральный штаб невинен, как агнец, во всех бедствиях и зверствах войны. Перед новыми хозяевами выслуживаются.

Типпельскирх, Гудериан, Кессельринг — гитлеровские, фашистские генералы! Писать они умеют, ловко умеют писать да так, как им выгодно. Разве можно от этих людей ждать хотя бы подобия объективности. Они заявляют, что пишут по своим личным воспоминаниям и подлинным документам. Воспоминания? Ложь, все ложь. Разве они помнят о тех бедствиях, которые принесли народам. Документы? Да, документы действительно используются — некоторые. Опять же те, что им выгодны, и в определенном освещении.

Но документы и у них были правдивые. Ох, какие правдивые. Я сам кое-что знаю. Видите ли, эсэсовцы в своей работе были педантичны до мерзости. Отвратительно, жутко, волосы дыбом встают, как подумаешь, что все это не равнодушная машина, а живая человеческая рука спокойненько и точненько стенографировала. Подобные документы не приводят в своих «воспоминаниях» господа манштейны. К чему? Им нужна война. Нет горячей — пусть будет холодная, но война. От холодной до горячей, мыслится им, недалече. Они мечтают о реванше. Что им до бедствий человеческих. Что им до боли, слез, горя людского. Да если бы кто-нибудь из них привел хоть один документ… вот как тот, что я до сих пор помню наизусть. Такие документы фашистских канцелярий мы должны противопоставлять «воспоминаниям» гитлеровских генералов. Это наилучшие комментарии к той массе книг, которые за последние годы изданы на Западе. Прочитает простой человек такой вот протокол, ну хотя бы как тот, что однажды попал мне в руки, и во весь голос: «Не надо нам войны ни горячей, ни холодной! Дайте нам мир, сохраните жизнь нашим детям!» Впрочем, что я говорю, вы же ничего не знаете, — полковник с досадой поморщился и неожиданно предложил рассказать коротенькую историю.

Если бы полковник продолжал говорить раздраженно — я бы ушла; прозвучи в его голосе одна только просительная нотка заядлого любителя порассказать — убежала бы. Но полковник внезапно замешкался, задумчиво и, как мне показалось, сердито глянул на меня исподлобья, даже отступил на шаг, словно оценивая на расстоянии: стоит ли вообще-то говорить, и спросил строго, требовательно, с оттенком сомнения:

— Так рассказывать?

И я осталась.

— Понимаете, то, что я вам сейчас расскажу, даже не коротенькая история, как я обещал. Пожалуй, всего-навсего, эпизод, — медленно проговорил полковник. — Нет, и эпизодом тоже не назовешь. Эпизод, как понимаю, это один какой-то случай, единичное событие. А это — совсем иное. В общем, для меня лично и тогда на войне, и теперь это было всегда чем-то особенно важным, значительным, о чем нельзя забыть, преступно забыть…

Помню все, как сегодня. Вот они, все трое… И вот документ, тот самый документ… — полковник достал пачку «Казбека», вытащил папиросу, помял ее, постучал о крышку коробки и почему-то положил обратно.

— Итак, на чем мы остановились? Впрочем, кажется, мы еще и не начинали. Простите меня, я в первый раз об этом рассказываю. Оказывается — не так просто.

Начнем по порядку. Вы помните, какая сложная обстановка создалась в марте сорок пятого года в Венгрии в районе озера Балатон, когда шестой немецкой танковой армии «СС» удалось вклиниться в нашу оборону. Тогда первый натиск немецко-фашистских танков был внезапным и мощным. Части нашей дивизии вынуждены были малость потесниться. Ну, а потом мы собрались с силенками и восстановили положение.

Стояла наша дивизия под городом Секешфехервар. Этот городишко дважды или трижды переходил из рук в руки. Вот здесь-то все и произошло.

Я в ту пору был начальником разведки стрелковой дивизии. Сами понимаете, служба не из спокойных.

Когда все воюют — и ты с ними; когда у других появляется возможность передышки — у тебя, у разведчика, работа в самом разгаре. Короче, без ложной скромности, скажем — на войне впереди идут разведчики. Тихонько идут. А за ними батальоны, полки, дивизии, армии. Ну, это я так, к слову. Только именно то обстоятельство, что шли мы, разведчики, главным образом, впереди, не шумливо, тихонечко, шли, давало нам возможность видеть такое, что многим, провоевавшим войну в иных частях, и в самом кошмарном сне не привиделось.

Так вот, ночью части нашей дивизии овладели окраиной этого самого города Секешфехервара. Солдаты окапываются, артиллеристы перетаскивают свои орудия на новые огневые позиции, а у нас, у разведчиков, своя работа: пошарить кругом, прощупать, поглядеть, что и как. Тем более, были у нас сведения, что стоял здесь в одном из домов штаб вражеской танковой дивизии «СС». Штаб для разведчиков, сами понимаете, сущий клад. Может, какие документы остались, забыты впопыхах или писаришка задержался.

Погода, надо вам сказать, стояла пакостная: дождь, слякоть, туман. Ползали мы в сырых потемках среди развалин, все облазили — ничего нет. Погреб только от того дома и уцелел. В погребе и нашли его, — полковник снова достал папиросу, на этот раз закурил, ломая спички, закурил от четвертой — я невольно считала, — жадно затянулся несколько раз подряд.

Помолчали.

— Да-а, вот такое дело, — медленно проговорил, наконец, полковник. — Там в подвале мы и нашли его. Вернее, не нашли, а наступили на него. Кто-то из разведчиков наступил. Он пискнул зло, пронзительно, как крыса. Он находился в самом дальнем углу подвала.

Когда его осветили фонариком, он встревоженно зашевелился, вобрал голову в плечи, подсунул под себя руки, подтянул к самому подбородку колени и так, комком, судорожно подался назад, словно хотел вдавить себя в стену, скрыться. Разведчики подняли его на ноги. Он мотал головой, что-то бормотал и никак не хотел идти. Разведчики встряхнули его и выволокли на улицу.

Светало. Мы рассмотрели его. Здоровенный, белобрысый детина, каждый кулак с пудовую гирю. Короткая бычья шея, кажется, что жирный затылок начинается непосредственно от самых плеч. Рыжая щетина на толстых щеках, маленькие водянистые светло-серые глазки. Взгляд их то злой, настороженный, то испуган-но-мечущийся. Никто из нас не успевал перехватить его взгляд, так быстро перебрасывался он с одного из нас на другого, с развалин дома на наши автоматы и снова на лица разведчиков. Внезапно он закинул голову и замер, пристально разглядывая одному ему ведомую точку в светлеющем небе.