Иван Удалов - Операция «Шторм»

Бензина осталось капли, и летчик пошел на посадку, зная, что из меня мешок костей получается, но делать нечего: нужно было спасти машину и самого себя. Уж лучше одна жертва, чем три.

Я уже ничего не помнил. Это мне после рассказывали. Оказывается, самолет пошел на посадку, пролетая над деревней, и тут я сам оторвался. То ли парашют смягчил падение, то ли большой сугроб снега - я не разбился. Но ждала меня новая беда,- он улыбнулся.- Никто на аэродроме не видел, где я упал. Конечно, сразу начали искать, но пока по зимнему бездорожью проедешь.

Вышли утром колхозники, видят, парашют висит на тыну, а в сугробе человек ни живой ни мертвый в немецкой форме. Сообразили - шпион, значит, немецкий, подстреленный. Обезоружили, отстегнули ремни и вместе с парашютом на сани и в сельсовет. Оттуда звонить в милицию. Те приехали и повезли в контрразведку.

Меня наши разыскивают, а я уже в каталажке, обмороженный, полумертвый. Привели в чувство, начинаю говорить, что я свой, а мне не верят. Пока там нашли меня свои, а пальцы-то вот на руке пришлось отнять и на ногах тоже. А в остальном все в порядке - ни единой царапинки, ни одного ушиба.*.

Он замолчал, и мы все молчали. Только затяжки махорочные были глубже. Затянулся и он, закашлялся сухо, надсадно, а потом сказал:

- Машу вы не трогайте, не надо. Может, еще жив… Он назвал фамилию своего товарища - все мы знали его, но память моя не сохранила ее, как не сохранила и. его собственного имени. Помню только, что он из Москвы, примерно наших лет, награжден несколькими правительственными наградами за очень серьезные и смелые разведывательные операции в глубоком тылу врага.

…Ас Машей с тех пор даже заигрывать стеснялись. Относились к ней ласково, бережно, как к родной сестре.

Рухну - маленький островок в Рижском заливе. На обычных географических картах его легко спутать с мушиным пятнышком, так он мал и неприметен.

А на специальных навигационных картах-это остров. Он имеет в южной части пирс и подходы для кораблей со средней осадкой. На острове можно запастись пресной питьевой водой и даже продовольствием.

Кроме того, Рухну очень удобно расположен в военном отношении - контролирует выход из залива в Балтийское море. Тем не менее перед войной, да и в первые ее годы, обстоятельства так складывались, что на эту особенность острова мало кто обращал внимания. А вот перед концом войны, зимою 1944-45 годов, стратегическая роль Рухну стала всем очевидной. На материке, в Курляндии, была окружена и прижата к заливу большая группировка немецких войск. Наши части продолжали наступать, и фашистское командование довольно скоро убедилось, что группировка обречена на гибель. Началась срочная эвакуация ее морем. Транспорты, груженные живой силой и боевой техникой, шли неподалеку от Рухну. Остров стал исключительно удобным местом для перехвата вражеских судов - наведения на них нашей бомбардировочной авиации или подводных лодок.

Рухну занимали немцы. Его нужно было взять. Решение этой задачи и возложили на отряд, дав в помощь два эскадренных миноносца, несколько тралыциков-стотонников для переброски разведчиков и батальона морской пехоты. Операцию для открытой радиосвязи между взаимодействующими частями и базой назвали «Шторм».

Задача отряда была нелегкой: первым выйти на остров, ухватиться за землю, а уж потом совместными действиями с морскими пехотинцами при поддержке артиллерии кораблей полностью овладеть островом и закрепиться на нем.

Командиром операции назначили не знакомого для нас человека - капитан-лейтенанта запаса, прибывшего с Черноморского флота. Он имел опыт - с группой разведчиков-черноморцев форсировал Керченский пролив. Был уже в годах, но худощав и сохранял молодецкую бодрость. Много шутил и всем нам сразу понравился.

Мы подолгу склонялись над картами, изучая все, что имело хоть малейшее отношение к острову. Глубины, позволявшие близко подойти кораблям, были только в южной части, где находился пирс; к северному берегу подходов с моря не было - вокруг простиралось мелководье.

Рухну напоминал остров Котлин, на котором расположен Кронштадт: был таким же равнинным с небольшим лесом, только не в западной, а в юго-восточной части. Никаких крепостных сооружений на нем не значилось, рыбацкая деревенька домов в двадцать - и все.

Что понастроили там немцы, никто не знал. Предполагали: строить на острове что-либо фундаментальное нужды у них большой не было. В Прибалтике они до последнего времени чувствовали себя прочно, а отступать их заставили слишком поспешно.

Словом, мы располагали немалыми шансами на то, что Рухну будет взят сравнительно легко, и из этих расчетов строили свои планы.

Первый вариант был такой - выйти на остров из-под воды в легководолазном снаряжении. Потом пришлось отказаться от этого: авиационная разведка установила вокруг острова ледяной покров шириною около километра. Чистым оставался только фарватер, которому немцы, очевидно, не давали замерзнуть, дробя лед катерами. Но выходить на остров с этой стороны было рискованно - гарнизону уйти некуда, и он будет обороняться до последнего.

- А мы перехитрим немцев,- предложил капитан-лейтенант.- Высадимся с северной стороны, по льду, предварительно обработав берег огнем эскадренных миноносцев: Немцы струсят! Нервишки у них теперь не те, что были в сорок первом. Надо только действовать решительнее. Благо, бежать немцам есть куда - в Курляндию. Катера наготове, фарфатер чистый…

Так и решили высаживаться белым днем, чтоб немцы обязательно видели нас. Расчет - на психику.

…Наступила осенняя ночь. Сначала эсминцы, а потом тральщики, отшвартовавшись от стенок и построившись в кильватерную колонну, вышли в море. Мы шли за эсминцами, замыкали строй стотонники с морской пехотой.

Дул встречный северо-западный ветер, рассевая по палубам дождь со снегом.

Залив еще накануне затянуло льдом, и эсминцы с трудом пробивали его. Они часто отрабатывали задний ход и, лишь набрав скорость, силою своей носовой брони прокладывали себе путь вперед. Идущие следом корабли стопорили машины и выжидали. Все это делалось в абсолютной темноте, без единого светового сигнала, но исключительно четко и уверенно.

Балтийское море замерзает только у берегов. Чем дальше мы уходили в море, тем тоньше становился лед и наконец Вообще исчез. Рассвет застал нас в колыхающемся бескрайнем водном пространстве - берегов нигде не было. Валил густой снег, палуба и надстройки побелели.

Если летом вода на Балтике сероватая, то глубокой осенью она словно тяжелеет, приобретая иссиня-черный оттенок. Даже в тихие дни море не бывает спокойным. Бегут и бегут темные густые валы. В декабре такие дни выпадают редко. Это месяц ледостава - самый неприятный для плавания, самый штормовой.