Иван Удалов - Операция «Шторм»

Нам предстояло провести здесь остаток ночи, весь день и только следующей ночью отправиться в Стрельну, до которой что-то около четырех миль. Днем нужно было хорошенько понаблюдать в дальномер за поведением немцев, а потом каждому четко определить задачу: ведь никто еще из нас не знал, что именно он должен будет делать.

Как всегда, на новом месте не знаешь, куда себя деть. Выручили «старички», бывавшие здесь не один раз. Они уговорили командира отпустить всех нас к девчатам на зенитную батарею, которая располагалась рядом. Володя Борисов пошутил:

- Товарищ командир, пойдемте и вы с нами? Мы там танцы устроим.

Батя захохотал, сотрясаясь всем своим девятипудовым телом:

- Ну и Борисов! Нет, ты уж меня от танцев уволь. Мирно побеседовать - вот это мое дело. Кстати, скажите ихней командирше, пусть зайдет ко мне. Дело есть.

В землянке зенитчиков теснее, но чище - девушки живут. Спят на таких же двухъярусных нарах, прямо в шинелях и не снимая сапог. Раздеваться и одеваться некогда. Немецкие самолеты летят на Ленинград и днем и ночью, тревоги следуют одна за другой и каждый раз нужно бежать к орудиям открывать огонь.

Гостям здесь обрадовались. Ребят оказалось только двое, девчат - человек десять. Они быстро повскакали с нар и начались знакомства, пошли разговоры.

Танцевали под гитару, а перед уходом Коля Дибров, парень с цыганской кровинкой, раскинул игральные карты. Угадывал он мастерски: что нужно, то и предскажет. Все так и покатывались со смеху. Обиженным остался только Михайлов. Девушка, которая ему понравилась, не пошла его провожать. Он и засыпая все бурчал что-то сердитое себе под нос.

Бате надоело его слушать:

- Михайлов! Если из твоего разговора брань выкинуть, то в нем ведь ничего не останется.

Михайлов умолк. Все заснули.

Днем снова ходили на зенитную батарею: там был установлен дальномер. Глядели в него на немецкий берег по очереди. Хорошо просматривалась стерльнинская дамба. Длинной голой грядой она уходила от вражеского берега в глубь залива, чуть наискось справа налево, закрывая катера. В том месте, где она сливалась с берегом, стоял двухэтажный дом дачного типа с большим балконом над входом. В доме, очевидно, жили команды с катеров или находилась береговая охрана. Людей трудно было разглядеть, но на балконе что-то двигалось. Решили - часовой. Оторвавшись от дальномера, я повернулся к зенитному орудию и вздрогнул: на лафете стоял удивительно знакомый прибор. Это был один из тех угломеров, которые я вместе с другими слесарями собирал перед войной на московском заводе. Дрожали руки, когда я брал инструмент. В какой-то миг возникли в памяти новые Заводские корпуса, просторный и светлый универсальный цех, десятки знакомых лиц. Вот по пролету идет располневший невозмутимый мастер Светлов с заготовками штанг под мышкой. Вот стоит у верстака пожилой широколицый слесарь Петровский. Чуть левее - Карл Юрьевич Керро. Он чем-то болен, щеки у него ввалились, но не унывает. Напротив от него маленький, сухонький и необыкновенно подвижный Лучкин. Его назначили к нам в бригадиры, но он наотрез отказался: «Место мое здесь, за верстаком». Работал Лучкин исключительно точно. Нас, мальчишек сопливых, только что выпущенных из ФЗУ, так отчитывал за оплошности, что всегда делалось стыдно. И все-таки мы ершились против него - не твое, мол, дело, что тебе, больше всех надо…

Многое тогда не было понятно…

Я вертел в руках прибор и видел все его дефекты. На обоих основаниях глубокие царапины, явно заводские. В них может попасть грязь и тогда основание ляжет на лафет с перекосом, при наводке орудия угломер не даст точных показаний. А ведь, пользуясь им, зенитчики ночью будут стрелять по берегу, чтобы прикрыть наш отход.

Самым сложным в любой операции было высадиться в строго назначенном месте вражеского берега. Как ни старайтесь в совершенстве владеть компасом, все равно вы не попадете в темноте туда, куда наметили. Или волна, или ветер, или погрешности рулевого обязательно отклонят вас с курса. А это означало сплошь и рядом, что люди высаживались прямо против вражеских огневых точек и гибли.

На этот раз Батя пошел на большой риск. Еще засветло решено было отправить на дамбу Ананьева на нашей боевой шлюпочке из аэростатной ткани. Семь километров- часа три ходу. Так и рассчитали, что к дамбе он подойдет, когда стемнеет.

Сама по себе задача у Севки была несложной: высадиться на мысу и с наступлением темноты подавать карманным фонарем световые сигналы в сторону залива, которые должны служить для нас ориентиром. Но шел Ананьев на явную смерть. Немцы могли легко его обнаружить и расстрелять. Могли они пустить его на берег и там расправиться.

…На крутой гранит дамбы накатывались тяжелые волны. Были они серыми и непроницаемыми, как и небо в тот осенний пасмурный день. Низко над волнами, пронзительно крича, метались чайки. Ананьев держался стойко. Он лишь слегка побледнел и прощался как-то слишком поспешно, как всегда улыбаясь, только без прежней беззаботности.

Часа полтора мы наблюдали, как трепали его серебристую шлюпочку волны, потом она скрылась из глаз.

Собрались в землянке. Командир поставил перед каждым задачу. Группы мичмана Никитина и Василия Трапезова, каждая в составе четырех человек, должны взорвать катера. Третья группа - Ивана Фролова - блокировать дом на дамбе. Четвертая группа, в которую входили Николай Мухин, Саша Синчаков и я,- держать немцев, если они попытаются помочь своим с берега. Держать до тех пор, пока не будет закончена операция и шлюпки не отойдут от берега. Самим нам отходить вплавь. Преодолеть семь километров в водолазном костюме не так-то уж сложно. Дамба будет давать красные ракеты, а на рассвете выйдет нам навстречу катер.

Долго не наступала эта ночь. Уже заволокло туманом вражеский берег, и горизонт, как бы сужаясь, переместился на середину залива. Разлетелись чайки. А видимость на воде не уменьшалась. Стоило пригнуться, и хорошо можно было рассмотреть на волнах даже маленький предмет.

Однообразные сизые валы набегали издалека. Подул южный ветер, бег их усилился, на гребнях заиграли белые завитки бурунов. У подножья дамбы появилась пена, в ней что-то чавкало, надувалось и лопало. Брызнул, а потом разошелся дождь. Все перемешалось. Стремительно опустилась темнота.

Обе наши шлюпки буксировал катер. Где-то неподалеку от вражеского берега он нас оставил, и мы налегли на весла. Продолжал сыпать дождь, и темнота стояла вокруг кромешная. Шлюпки то подбрасывало, то опускало, иногда так сильно, что холодило под ложечкой.

Никаких сигналов с берега не поступало. Можно было подумать, что мы сбились с курса и идем не к берегу, а углубляемся в залив, в сторону Кронштадта. За рулем головной шлюпки сидел лейтенант Кириллов - командир операции. Он отвечал за правильность курса.