Владимир Богомолов - Сочинения в 2 томах. Том 2. Сердца моего боль

* * *

Говорят эссенциями…

* * *

Умом непостижимо.

* * *

Человек всесторонне малограмотный.

* * *

Тупарь (тупой человек).

* * *

С бусерью (с мусором в голове).

* * *

Импотяга (импотент).

* * *

Умственный лилипут.

* * *

Литературный зуд, болтовня эгоизма.

* * *

Все это чешуя (ерунда).

* * *

Мозги хромают.

* * *

Клопы, точно вишни владимирские.

* * *

Канализатор (в смысле ассенизатор).

* * *

Самолюб!

* * *

Работал «под мужичка» (т. е. простачка).

* * *

Подстатейное дело. Уголовщина!

* * *

Сильнейший ты мужчина!

* * *

Из меня уже лопух вырастает.

* * *

Блуждающие глаза (в смысле «бегающие»).

* * *

Печаль какая! (в смысле «Подумаешь!»).

* * *

Упругая кровь (о пышущей здоровьем деревенской девушке).

* * *

Пещерный человек, испорченный цивилизацией.

* * *

Делал свой коммунистический бизнес.

* * *

Держится на двух поплавках (значках об окончании академии).

* * *

— Панков! Шевели усами! (думай).

* * *

Нужно как рыбке зонтик (бесполезно).

* * *

— Я на все это облокотился (в смысле — игнорировал).

* * *

Жил, как крыса в сыру.

* * *

Применил свою главную орудию — мат.

* * *

Каждую косточку отдельно шевелит (о китайце-массажисте).

* * *

Вылущить (очистить от шелухи).

* * *

Идейная труженица.

* * *

Хочешь жить — умей вертеться (из разговора торгового работника).

* * *

Ты меня на «гец» не бери (т. е. не угрожай, не прессингуй).

* * *

Чувствительно ошарашенный.

* * *

Осел в квадрате.

* * *

Завертелся, как посоленный.

* * *

Дурак-самородок.

* * *

Глуп, как тыква.

* * *

Уши выше лба не растут.

* * *

На крепкий сук — острый топор.

* * *

Зоологическая ненависть.

* * *

Небольшое завихрение в мозгах.

* * *

Напижонился.

* * *

Смотрел сентябрем.

* * *

Типичное не то, сплошное не то.

* * *

Не в жилу, не в дугу.

* * *

Тускло улыбнулся.

* * *

Поставить баночку (выпить водки).

* * *

Хоть дурочка, да потолще.

* * *

Чем носовитей — тем красовитей.

* * *

Импотентный вальс.

* * *

Сказал железобетонным голосом.

* * *

С виду тигр, а душой — котенок.

* * *

Талдычить (талдонить).

* * *

Сирень цветет,

Ветка клонится,

Парень с девушкой живет,

Хочет познакомиться.

* * *

Грех — не беда, молва нехороша.

* * *

По человечеству надо судить.

* * *

Сижу плакучей ивою.

* * *

Не хотела бы плясать,

Да дома нечего кусать!

* * *

Как в сказке: чем дальше — тем страшней!

* * *

Пусть кается тот, у кого совесть нечиста.

* * *

Запрягать лошадь с хвоста.

* * *

Его совесть — снега белей.

* * *

Мать-одноночка.

* * *

Иннационалы (вместо инициалы).

* * *

В петельку проигрался.

* * *

Желудок есть центр человеческой организмы.

* * *

Всякое дыхание любит чихание.

* * *

А вы не думайте — и полегчает.

* * *

Как в дуб врезался.

* * *

Унасекомил.

* * *

Однова живем.

* * *

Колбасная эмиграция.

* * *

Дискомфортная информация.

* * *

Не залупайся! (то есть не спорь с начальством).

Пожилая полная гардеробщица в глазном институте говорит мне:

— А помните, как вы в первый раз к нам пришли, выпивши крепенько. Шумели еще тогда — Евдокия Георгиевна вас записывать не хотела, так вы ругались, грозили всем... Завхоза еще нашего за грудки взяли.

Я смотрю на нее удивленно.

— Конечно, вам теперь неудобно, — понимающе говорит она. — Человек вы культурный, и такое дело вспоминать не хочется...

Лицо мое выражает крайнее изумление.

— А может быть, это и не вы, — вдруг говорит она, простодушно улыбаясь.

Вообще, меня частенько за кого-нибудь принимают, чаще всего обвиняя в неблаговидных поступках. 1956 г.

В жаркий июльский полдень захожу в магазинчик «Соки — воды». И прошу:

— Попить чего-нибудь, холодненького...

— Похолоднее? — переспрашивает продавщица, зачем-то заглядывая под прилавок. — Пивка разве.

Она открывает бутылку и, налив стакан, я пью. Пива я не любитель, а это оказывается кисловатым и к тому же вовсе не холодным. И я чувствую, что бутылку мне не осилить.

Оглядываюсь. Шагах в трех от меня пьет газированную воду здоровенный, мрачного вида мужчина. Как только он ставит стакан на прилавок, я протягиваю руку с бутылкой:

— Разрешите?

И, не дожидаясь согласия, наливаю пиво ему в стакан.

— Ну, зачем же, а? — гудит он, глядя на меня в недоумении. И, помедлив, с видимой неохотой, быть может лишь из вежливости, берет стакан.

— Всё, всё должны допить! — поставив перед ним бутылку с остатками пива, заявляю я и отправляюсь домой.

И только в квартире меня вдруг осеняет: «А за пиво-то я не уплатил!» Взволнованный, поспешно возвращаюсь в магазин.

— Я забыл... Извините, пожалуйста...

— Ничего, ничего — успокаивает меня продавщица, — ваш товарищ за все уплатил. Он, правда, был недоволен, пиво, что ли, ему не понравилось. Но ведь вы пили и не жаловались... 1958 г.

Сейчас он доцент, с именем, работает над докторской и нередко печатается в «Вопросах истории».

В разговорах общителен, смел и откровенен. Любимый его конек: изобличение и полное изничтожение ошибок и преступлений прошлого, причем в свидетельство своей принципиальности охотно и с удовольствием вспоминает, что, когда Сталин умер, он-де, — двадцати трех лет от роду, — как ребенок прыгал в кровати от радости.

Он столько раз уже рассказывал, что и тогда все понимал и в те дни прыгал от радости, что и сам в это искренне уверовал.

А в квартире на антресолях, заброшенный и давно позабытый, пылится дневник — толстая пожелтелая тетрадь — с его же собственноручной записью того времени:

«...Весь день передают траурную музыку. Нахожусь в какойто совершенной, абсолютной прострации. Все валится из рук, и мысли мучают днем и ночью одни и те же, неотступные, страшные: «Что же теперь, а?.. Лишь бы все было так, как при НЕМ...»

Зыбка человеческая память, зыбка и обманчива... 1963 г.

В Центральном военном госпитале им. Мандрыки в Серебряном переулке находился на лечении отставной генерал-лейтенант, некто Орлов — небольшой, полный человек с пухлыми румяными щеками и солидным брюшком.

В терапевтическом отделении госпиталя нас было человек сорок, и Орлов был для всех нас авторитетом. Даже Ишутин, Герой Советского Союза, полковник, имевший более двадцати ранений и прежде времени ушедший в отставку и откровенно презиравший всех штабников и интендантов, уважал его.

Между тем Орлов был вовсе не боевой генерал, а работник военной юстиции. В свое время он якобы занимал весьма ответственные посты в органах армейской прокуратуры, года же с 1953-го ушел в отставку в чине генерала юстиции.