Д. Ионичев - На карте не значится

Подошла официантка с подносом. Шакун вскочил, отмахиваясь от нее. Она испуганно попятилась, а алюминиевые миска и тарелки полетели на пол.

Вскочил и Борщенко, суп выплеснулся ему на шею. Он торопливо расстегнул гимнастерку и начал вытираться.

- Да ты что же это натворила, шалава! - набросился Шакун на официантку. - По харе захотела?!

В желании угодить приятелю он изрыгал на нее грубую ругань, перемешивая русские и немецкие слова.

Угодливо повернувшись к Борщенко, который вытирал грудь салфеткой, сдернутой со стола, Шакун вдруг поперхнулся, подавился на полуслове и с ужасом уставился на Борщенко, словно увидел на нем скорпиона.

- Ну, что с тобой? - удивился Борщенко.

- А где же, Павел, твой бородатый водяной?

- Какой водяной? Что ты городишь?

- Как какой?.. В короне… С рогатиной… Татуированный…- Шакун тыкал пальцем в сторону обнаженной груди Борщенко и вдруг замер, бледнея и все шире открывая глаза,

- Так ты - не ты? - выдавил он наконец. - Вот почему ты все время какой-то другой. Обман. Подмена… Ага-а-а!.. Шпион-двойник!.. Аааа-а!..

Шакун по-звериному оскалил желтые зубы, быстро оглянулся и, не имея возможности достать автомат, ухватился за кобуру, пистолета, лихорадочно расстегивая ее.

Борщенко все понял, и решение пришло немедленно: «Только бы не выпустить отсюда живым…»

- Да, стерва продажная, - процедил он с нескрываемой ненавистью. - Я - не он… Но я - это я! Советский моряк Борщенко.

Он легко притянул Шакуна к себе, перехватил пистолет и вместе с кобурой рванул вниз. Ремни лопнули, пистолет тяжело ударился об пол. Шакун в этот момент вывернулся и бросился к выходу, но Борщенко одним прыжком перехватил дорогу.

- Не уйдешь, гадина, никуда!..

Схватив стул, Борщенко швырнул его с такой силой, что в воздухе свистнуло.

Шакун присел, и стул пронесся над ним через весь зал, вломился в легкую фанерную перегородку посудомойки и обрушил с полок миски и тарелки. Звон рухнувшей на пол посуды смешался с пронзительным визгом находившихся там официанток и уборщиц.

Движения Шакуна стали расчетливыми. Он тяжело дышал и, не выпуская из вида Борщенко, рыскал глазами, выискивая возможность выскочить из зала.

Борщенко подхватил новый стул и медленно наступал, загоняя врага в угол.

От страшного удара Шакун опять успел уклониться. Стул с воем пронесся над его головой, врезался в окно и вместе с рамой вывалился на улицу.

Звон стекла и треск рамы вызвал очередной взрыв женского завывания за перегородкой. Заглянувший в дверь эсэсовец немедленно отпрянул обратно. Он знал, что, когда русские дерутся, надо держаться в стороне, если хочешь сохранить в целости собственную голову.

Шакун не оборонялся. Он знал медвежью силу Борщенко. Нельзя было попасть в его железные руки. Спасение Шакуна было в увертливости. Дважды он пробегал мимо автомата, но схватить его не успевал. И вот, загнанный в угол, задыхаясь, по-крысиному тоненько взвизгнув, он неожиданным прыжком вскочил на подоконник и, в последнем, отчаянном усилии, через зияющее отверстие выпрыгнул на улицу.

Борщенко схватил автомат и кинулся к двери. «Прострочить его очередью!» На ходу он подобрал пистолет Шакуна и вместе с кобурой засунул в карман. «Пригодится еще. Теперь уж наверняка пригодится…»

Заглядывавший в дверь эсэсовец отшатнулся, когда Борщенко пронесся мимо и выскочил на улицу.

Шакуна не было. С автоматом в руках Борщенко пробежал за угол, к дороге. Пусто и на дороге. Вдали виднелась машина, но она шла сюда. Борщенко вернулся и обежал столовую с другого угла. И здесь - никого. Шакун словно провалился сквозь землю.

«Прячется где-то здесь. Искать, искать гадину! Найти его во что бы то ни стало!..»

Борщенко ворвался в столовую через заднюю дверь. Два повара в белых халатах и белых колпаках, толкая друг друга, бросились в соседнее помещение и плотно захлопнули за собой дверь. Борщенко огляделся. Нет Шакуна и здесь. Он рванул на себя какую-то дверь в стене. Она с треском открылась, и с полок посыпались консервные банки. Метнулся еще к одной двери. Толкнул ее, и сразу же навстречу вырвался отчаянный визг женщин. Он отпрянул. Заглянул за перегородку - горы коробок, какие-то ящики… Нет Шакуна и здесь.

Борщенко выскочил на улицу, обежал здание и снова очутился у дороги, чуть не налетев на стоящий автомобиль. У машины стоял эсэсовец и разговаривал с Хенке.

- Бугров, в машину! - резко приказал он. - Быстро! Ну!

Мысли Борщенко были четки. «Если это арест,- буду стрелять». Но Хенке не расстегивает кобуру. Не проявляет враждебности и сидящий в машине переводчик-эсэсовец Хефтлигер. Автомат его спокойно лежит на коленях.

- Переведи ему! - крикнул Хенке переводчику, усаживаясь в машину рядом с шофером. - Надо торопиться!..

- Залезай скорее! - крикнул Хефтлигер. - Господин штандартенфюрер ждет!

Борщенко влез в машину, держа автомат на изготовку.

- Что тут у тебя произошло с Шакуном? - спросил Хенке не оглядываясь. - Из-за чего такая драка? Придется вам расплачиваться за погром… Да…

Борщенко молчал.

- Переведи ему! -приказал Хенке Хефтлигеру. - Пора бы уже научиться нашему языку. И пусть он приведет себя в порядок!

- Подрались! - коротко сообщил Борщенко. - Поспорили.

Он осторожно положил автомат на колени, платком вытер вспотевшее лицо, быстро застегнул гимнастерку и удивился, что из нагрудного кармана не выпала расческа. Причесался.

Делая все это, он думал: «Если Шакун при мне появится у полковника, - буду стрелять в него, в полковника, в Хенке. Все равно разоблачение - дело минут. Конец…»

Он извлек из кармана пистолет Шакуна, вытащил его из кобуры и, вместе с запасными обоймами, опять засунул в карман. Кобуру бросил под ноги и запихнул под сиденье.

Теперь он был готов к бою и твердо положил руки на автомат. «Живым не сдамся…»

Машина остановилась у главного управления, и все трое прошли в вестибюль.

В это самое время, когда Борщенко очутился в вестибюле штандартенфюрера Реттгера, ожидая появления там Шакуна и своего разоблачения, - в это время в гавани шла разгрузка судов. Стучали лебедки. Отряды Митрофанова и Анисимова, скрывая под одеждой оружие, уже давно занимали свои места.

В капитанской каюте судна «Берлин» продолжалась попойка. Капитан подводной лодки - Густав Рейнер - разбушевался до штормового балла.

- Мне надо быть на месте майора! - кричал он.- Я давил бы русских каждый день - перед завтраком, обедом и ужином! Для повышения аппетита!..

- Если у тебя так горит нутро, - выйди на палубу и отведи свою душу, - предложил Лутц. - Там этих русских сейчас полным-полно.

Рейнер несколько секунд ошалело смотрел на Лутца, а затем загорелся: