Валерий Гусев - Паруса в огне. Оперативный рейд

«Щучку» нашу и еще две лодки из бригады соединили с торпедными катерами, поставив задачу контролировать Варенгер-фиорд, не позволять противнику доставлять морским путем на сушу подкрепления и технику для бешеной «Серебристой лисицы».

Разные задачи мы выполняли. Ставили минные заграждения, высаживали скрытно на берег наших разведчиков, принимали разведку, возвращавшуюся с задания, подбрасывали топливо, боеприпасы, эвакуировали раненых.

И в этих повседневных рабочих буднях войны крепчала наша спайка, росла любовь к нашему кораблю. Накапливался опыт. В том числе и тот, от которого зависела не только живучесть и боеспособность лодки, но и жизнь всего экипажа.

Может быть, именно поэтому и удался нам тот героический поход, который «яркой страницей вошел в историю советского боевого мореплавания».

Конечно, наш рейд под парусами не зря назвали героическим. Правда, сначала мы об этом не задумывались. Вернулись в базу, в общем, с победой, привели захваченное судно, предотвратили нападение на Полярный. В газете нашей «Северная вахта» сразу же о нас написали, представили к наградам.

Но до нас как-то не доходило, что мы совершили именно подвиг. Ну какой там вдруг подвиг! Шла война. Мы делали свою военную работу. У нас был боевой корабль, сильно поврежденный, но оставшийся на плаву и вооруженный. Мы просто выполняли свой повседневный долг — боролись за живучесть лодки, за возвращение к родным берегам, чтобы продолжить битву с врагами. Какой же это подвиг? Тем более, что все наши товарищи по флоту точно так же воевали, в одном с нами строю.

А вот позже, особенно после войны, я часто об этом вспоминал и задумывался… Подвиг… Что ж это такое? Что-то высокое, выше обычных человеческих сил. Откуда он берется? Кто его совершает? Живет себе человек, обычной жизнью живет, работает, детей растит, а потом вдруг — бац! — и совершает подвиг? И благодарное человечество ставит ему памятник?

Не бывает так. Я думаю, к подвигу человек идет постепенно, поднимается к вершинам своего духа словно по невидимым ступеням всяких дел и поступков. Все выше и выше. Овладевает своим мастерством, закаляется духовно, помогает товарищам, укрепляется ответственностью за общее дело.

И вот вспоминаются мне наши боевые походы на нашей «Щучке», разные события, эпизоды и ситуации, из которых нам приходилось выходить ценой огромных усилий, мужества, верности присяге. Это и есть наши ступени к главной победе.

Чего ведь только не было до этого нашего подвига. И в сетях мы запутывались, и на минах подрывались, и на мель садились, и лежали на грунте под страшной глубинной бомбежкой, и задыхались без воздуха, и страдали без пресной воды, и падали от усталости. А потом и подвиг совершили.

Подвиг… Слово-то простое, да уж очень многое за ним кроется. И к слову сказать, четыре года в окопах — это не подвиг? Под открытым небом и зимой, и осенью, не всегда сухо и сыто, никогда в тепле, с постоянным ожиданием смерти. Идти в атаку, когда каждая пуля, каждый осколок в тебя метит. Лежать под артобстрелом или под бомбежкой на вздрагивающей земле. Месяцами мучиться по госпиталям, не получать весточки с Родины, пережить гибель близких от злобной руки супостата. Это не подвиг?

Четыре года на палубе боевого корабля, за штурвалом самолета, в гремящем железе танка, в ледяной воде наводя переправу — это разве не подвиг?

А девчонки на войне? Среди мужиков, в нечистоте, всегда на глазах. Вытаскивать на себе с поля боя, под огнем, раненого, с развороченной плотью, бойца — это не подвиг?

А женщины и дети в тылу? Сутками на заводе у станка, в поле — ради хлеба для фронта и для всей страны — это не подвиг?

Подвиг… Каждую минуту переламывать себя, давить в себе страх, переносить тяготы и лишения, голод, усталость, тревогу.

Кто-то мне когда-то сказал, что в других языках (кроме русского) слова «подвиг» нет вовсе. Да и слово «родина» есть только у немногих. И понимают они его совсем не так, как мы. У них родина там, где родился. У нас — та земля, ради которой живешь и жизнь отдашь, если надо…

А подвиг — это еще и долг. Который у наших военморов был превыше всего. И совершали эти подвиги не какие-нибудь геройские киношные супермены, а простые парни и девчата. Да, кстати, и вовсе штатские. Вроде экипажа гидрографа «Шмель».

Вспоминается… Крейсируем в заданном районе. Ведем наблюдение за морем, за небом, за далеким берегом. Здесь вскоре должен пройти конвой из Исландии. Наша задача обезопасить его от подлодок. Они ведь акулами рыщут, выбирая момент для нападения.

Одесса-папа, пробравшись на корму, раз за разом бросает в кильватерную струю самодельную блесну с грузилом — рыбу ловит.

Боцман, потирая замерзшие уши, ворчит на него:

— Весь экипаж при деле, один одессит сачкует.

— А если мне рыбки хочется? — удивляется Одесса. — Скучаю я без рыбных блюд. У нас, на Черном море, чтоб ты знал, самая красивая рыба водится. И самые красивые девушки. А как поют, ты не слышал?

— Кто? — ухмыляется Боцман, — рыбки?

— Русалки! — Одесса снова швыряет «закидушку». — Мы их сетями вылавливаем. И замуж берем. От нас у них моряки-подводники рождаются…

— А как же вы?…

— Отставить пошлости! — командует Штурман.

В люке появляется голова Радиста.

— Радио, товарищ Командир. — Протягивает радиограмму.

— «Срочно сообщите ваше место», — читает Командир. — Штурман!

— Есть! — Штурман ныряет в центральный пост.

Вообще-то наше место в штабе известно, но, видать, им большая точность зачем-то срочно нужна.

Получив «место», штаб отзывается мгновенно: «Данным воздушной разведки пятьдесят миль ЮЮВ ведет бой гидрограф „Шмель“. Окажите помощь».

Срочно меняем курс. Самым полным идем на помощь. Узкий корпус лодки ножом режет волну. Ныряет носом, раскатывая по палубе пенящуюся воду.

— Не поспеть, — вздыхает Боцман. — Что там у этого «Шмеля»? Один пулемет — и все его вооружение. Эх, ребята…

Флот — это большое соединение. В нем корабли, самолеты, береговая артиллерия и всякие вспомогательные службы. В том числе и гидрографическая. Очень нужная нам служба. И несут ее ребята, в основном штатские. Старательно несут. Промеры глубин, определение грунтов, сезонные течения — без этого нам никак. Наш Штурман с ними очень дружит. Да, кажется, на «Шмеле» командиром его однокашник по училищу. В общем, судно мирное, хотя во время войны мирных кораблей не бывает, каждая шлюпка свою службу несет.

В последнее время «Шмелю» обязанностей прибавилось — дозорная служба по охране водного района. Прикомандировали к нему четырех военморов, пулемет крупнокалиберный добавили, новую радиостанцию поставили.

И сейчас они с кем-то бьются. А мы на помощь идем. Поспеть бы…