Валерий Гусев - Паруса в огне. Оперативный рейд

В заданном квадрате командир «Шмеля» отправил донесение о прибытии на место; настроили эхолот, начали работу.

— По пеленгу 350 подводная лодка! — доложил сигнальщик. — В надводном положении.

Оповещения о ней не было — значит, вражеская. Командир доложил в штаб, там подтвердили, что наших лодок в этом районе нет.

Командир скомандовал «боевую тревогу», пошел на сближение, решив ее атаковать. Лодка чуть изменила курс и погрузилась. Шумы ее не прослушивались — то ли затаилась, то ли ушла, решив не тратить торпеды на такую незавидную мелочь. Хотя обычно немецкие подводники и такой мелочью не гнушались. Торпедируют сейнер, а в боевом журнале запишут: «противолодочный корабль».

— Отбой тревоги! Наблюдать внимательно!

Начали работу, вроде все спокойно. А через час в штабе получили радио: «Подлодка. Вступил в бой». Последнее радио от «Шмеля». Через полчаса сообщение об этом бое продублировал самолет-разведчик.

Подлодка всплыла и открыла огонь почему-то из пулеметов. Видимо, торпеды уже израсходовала, а снарядов пожалела. Огонь велся жестокий. «Шмель» беспощадно отвечал, посылая трассирующие очереди, впечатывая их в корпус рубки. Запросить помощь по радио он уже не мог. Рация разбита вдребезги. На палубе вспыхнул пожар.

Командир понимал, что немецкая лодка здесь не случайно, у нее какая-то задача и, может быть, потому она жалеет торпеды. Значит, чем дольше будет длиться этот неравный бой, тем меньше у нее шансов выполнить эту задачу.

Командир «Шмеля» не ошибся. Некоторое время спустя курс конвоя союзников был скорректирован, немец об этом узнал, лодка «сидела в засаде». А какой-то шмель надоедный вертелся у нее перед глазами. Расстрелять его, чтоб не мешался.

Однако не так-то это было просто. «Шмель» успешно огрызался, пылая уже сверху донизу. Ему помогала держаться его маневренность, лодка — неповоротливая — не поспевала уследить за его «виражами», он крутился, как маленькая собачка вокруг большого зверя.

Замолк пулемет. «Шмель» вдруг резко пошел влево. Командир обернулся — рулевой безжизненно висел на штурвале. К штурвалу стал командир, пулеметчику тоже нашлась замена. Остальные люди, кстати уже не по разу раненные, тушили пожар.

На палубу лодки выскочил орудийный расчет. Пулеметная очередь отпугнула его от орудия, но это была последняя очередь.

Первый же снаряд перебил штуртрос рулевого управления. «Шмель» беспомощно закружил почти на месте. Он теперь не только безоружен, но и неуправляем — мишень для злорадного обстрела.

Но судно боролось. Машинист вручную качал топливо: насос был поврежден; один из матросов налаживал рулевое. Даже тяжело раненные черпают забортную воду и заливают беспощадно бушующий огонь.

Четверо военных, трое гражданских моряков. Боевой экипаж. «Погибаю, но не сдаюсь!»

Немцы обнаглели, не встречая ответного огня, подошли вплотную лагом к борту «Шмеля». Сначала что-то прокричали по-немецки, а потом предложили по-русски сдаться.

Ну и ответили им тоже по-русски. Но куда красочнее. Однако немцы поняли.

Лодка пошла вперед, стала разворачиваться на циркуляции. Матрос доложил, что рулевое исправно. И командир, видя беззаботно подставленный лодкой борт, скомандовал:

— Самый полный! Иду на таран!

Отчаянье, ненависть, отвага — лучшие помощники в бою. Ударили в борт возле рубки. Затрещал форштевень, рухнула мачта, сорвался за борт бесполезный пулемет.

Лодку качнуло, даже завалило немного. Но что дерево против стали?

— Полный назад! Полный вперед!

Снова удар, уже в корму — командир надеялся повредить «немке» вертикальный руль. Лодка дала ход, отошла подальше как от озверевшего пса. Мелкого, но зубастого.

Уже три часа бились наши ребята. «Шмель» пылал от разбитого форштевня до кормы. Рухнули надстройки, провалилась носовая палуба.

— Мы сделали все, что могли, — устало сказал командир. И подумал, что теперь он должен сделать все, чтобы спасти людей.

Тем временем окончательно стемнело. За пределами пылающего моря была непроглядная чернота.

Шлюпка, как ни странно, уцелела. Ее не тронули пули, пощадил огонь.

Командир приказал покинуть судно. Спустили шлюпку, погрузили раненых, отвалили от пылающего борта, прикрывающего их от подлодки.

— Сейчас отойдем, — тускло произнес машинист, — и они нас расстреляют.

— Вот еще! — по-мальчишески возразил командир. Да он и был еще мальчишкой. Но мальчишкой военным. — Ты сможешь «Шмелю» ход дать?

Вот тут и у машиниста глаза сверкнули. Точно: судно снова пошло, значит, экипаж на борту. А он тем временем — в темноту морскую.

Машинист вскарабкался на борт, схватил шлюпочный чехол, намочил его, накинул на голову и нырнул в машинное отделение. Включил муфту, затем заклинил гаечным ключом сектор руля. Чтобы «Шмель» шел уверенно, на ходу не рыскал. Прыгнул за борт, перевалился в шлюпку.

Экипаж провожал взглядами уходящее от них судно. Уводящее от них немцев. Разбитое, пылающее, оно деловито постукивало дизелем и оставляло их в спасительной темноте, уводя от них яростный свет огня.

Разобрали весла. Командир навесил на борт шлюпочный компас, определил курс…

Тахометр дрожащей стрелкой показывал сумасшедшие обороты. Счетчик лага — четырнадцать узлов. Наша «Щучка», наверное, даже в своей молодости не бегала так резво.

Навстречу катила плавная тугая волна. Будто мы шли по горной реке против течения. И казалось, что вода бежит мимо, а мы стоим на месте.

— Два часа уже бьются… — Мрачно сказал Командир.

— Если еще бьются, — еще мрачнее добавил Штурман.

Быстро темнело.

Командир приказал связаться с базой. И когда Радист вышел на мостик и покачал головой, он сердито кашлянул, отвернувшись от ветра, раскурил трубку.

— Могли бы хоть пару истребителей послать.

— Да не могли бы, — возразил Штурман. — Сейчас все силы на охрану конвоя задействованы.

Да, конечно, закон моря. Сотни танков, тысячи грузовиков, тонны металла, люди… Что против них деревянное суденышко и семь человек на его борту?

На исходе второго часа хода показалось вдали зарево.

— «Шмель» горит!

Первый раз я услышал, что наш Штурман грубо выразился. Капитан положил ему руку на плечо, но ничего не сказал.

Одесса папа маячил на носу, мокрый как рыба. Вглядывался в розовое море и красное небо.

— Давай ка, рыбак, к орудию, — сказал Боцман.

А Командир приказал приготовиться к торпедной атаке.

— Может быть, мы ее еще застанем на месте, — со злой надеждой сказал он.

Зарево росло. Близилось. Стали доноситься орудийные выстрелы.

— Никак живы? — обрадовался Боцман. — Никак еще бьются?

Заняли места по боевому расписанию. И тут сигнальщик доложил: