Эрик Шабаев - Друг другу вслед

— Омскому временному? — спросил Терентий Иванович. — Так, так… — Он помолчал, опустив кудлатую голову, кивнул в сторону больших окон. — Ваши вытанцовывают?

— Они. А я дневалю сегодня. Служба легкая, только… на посты гонять принялись. Через день, да каждый день. — Егорка внезапно прыснул. — Потеха! Тут — я, тут — юнкер, а за ним — япошка в тонких обмотках и при усиках!

— Дожили до потехи, — вполголоса обронил отец. — Кто ж вы такие будете? Охрана, конвой или…

— Нет, батя, мы на унтеров учимся. Пройдем сполна науку, и чины с крестами добывать.

— А супротив кого?

Егорка вскочил, замахал руками, заговорил, не замечая, что слово в слово повторяет Мишкины доводы:

— Ругать легко, но вдумаешься… ей, власти-то новой, тоже солдаты нужны. Какая власть без воинской опоры? Ну, а опора — в тайгу… Да и вниманье ценить надо. Что ни месяц — две красненьких. Бери и не греши. Раньше вон твой зипун был на всех, теперь я и сам одет-обут, и для дома скопил кое-что! — Егорка достал из кармана кошелек, раскрыл, с хрустом, послюнявив пальцы, отсчитал несколько рублевых бумажек. — Вот, вам с Лехой на пропитанье. Остальные в Красный Яр.

Но Терентий Иванович деньги не принял, отстранил темной, в синих венах рукой.

— Мать как хочет, ее дело, а я перебьюсь и без ваших денег.

— Но ведь…

— Ша! Кончен разговор!

Лешка подался вперед, сказал сдавленным голосом:

— Батя, хоть на ичиги… Твои совсем прохудились!

— Цыц!

Егорка, помедлив, спрятал кошелек в нагрудный карман френча, сел бок о бок с отцом. «Помрет — не возьмет! А почему? Я никого не ограбил, кажется. Все честь по чести, без никаких!» Невпопад поинтересовался:

— Острога-то цела?

— Железо есть железо. Люди скорей вперегиб… — Терентий Иванович осекся на полуслове, помолчал и вдруг всхлипнул.

— Ты чего, батя?

— Ледокол «Байкал»… ваши… пустили на дно. А я этими руками каждую рейку, всякий винтик… — Терентий Иванович затрясся в беззвучном плаче. Егорка обнял его, успокаивал шепотом, как некогда в Москве, у глазной больницы.

— Что ж теперь волноваться, если беда стряслась?

Отец резко поднял голову.

— Чересчур много бед… в том и загвоздка. Был при большаках дом инвалидный — кошки съели. Степан убег от солдатчины — матерь твою выпороли. Я все… все вижу, сын, даром что слепой!

— Ради бога, тише!

Отворилась дверь, вошел Зарековский, напевая под нос, ковыряя спичкой в зубах. Увидел гостя, молодцевато выкатил грудь, словно тот мог оценить его выправку.

— Здравия желаю!

— Кто там? — Брагин-старший повернулся на табурете. — Голос больно знакомый… Михайло, что ль? Здравствуй, здравствуй. Вместе с моим, стало быть, лямку тянешь?

Зарековский весело оскалился.

— Мы с ним неразлучные. И койками рядом, и в строю, и гуляем за компанию… — он подмигнул смущенному Егорке. — Из Красного Яра, дедок? Родители мои живы-здоровы?

— Что с ними поделается. Батя в старостах сызнова и, по слухам, в уездное начальство метит.

— А Степка все в бегах?

— В бегах, милок, неведомо где.

— И… ничего? — продолжал веселые расспросы Мишка.

Терентий Иванович неопределенно повел руками.

— Рубцы на моей Аграфене зажили. Дом целехонек пока. Не то что у Малецковых, у Васькиной родни.

— А что?

— Двор ихний начисто выжгли, — встрел Лешка. — Подпалили с четырех углов и с водой никого не подпустили.

— Кто жег, дед Терентий?

Егорке становилось невмоготу от разговора, он чувствовал: вот-вот что-то будет. Угораздило их завести о пожаре, будто не о чем потолковать на радостях. Подал знак Мишке, тот вроде б не заметил.

— Известно, власти… — уклончиво сказал Брагин-старший.

— Приезжие, из Братска?

— Были и из Братска, и из Иркутска.

— Указали-то свои! — ляпнул Лешка.

— Говори прямо, дед, без уверток!

Терентий Иванович бесцельно поправил холщовую суму.

— Стоит ли, Миша? И тебе станет зябко, и мне пепел ворошить горько… К тому ж дети за отцов не ответчики.

— Та-а-ак. Спасибо за откровенность… — Зарековский поскрипел зубами. — Спасибо… Значит, папаня мой вам не угодил?

— Нам с тобой делить нечего, солдат. Напрасно всплыл на дыбы.

Но Мишку забрало основательно. Он задыхался от злости, теребил ворот френча:

— Н-нет, погоди… Значит, новая власть не понравилась? А когда нищета-босота наседала, чужое добро напяливала, совала в глотку луженую, это, по-твоему, было справедливо?

— Хоть я тоже из нищеты буду, но ты на меня не кричи, пес твоей матери!

Егор кидался от одного к другому, умоляюще дергал за рукав. От него отмахивались как от назойливой мухи.

— Отойди, не встревай, — хрипел Зарековский. — Ты в Вихоревке, у Прова Захаровича, был, не знаешь, что они в Братске и по деревням вытворяли, комиссарики! Явились, и давай делить что плохо или на виду лежало. Комбед сотворили, Степка ваш тоже с ними горло драл… У нас двух коров свели, Каурку облюбовали под председателево седло, бочонок масла взяли, уйму хлеба, пимы новые… Потом еще и еще… Хватит, погуляли, попили кровушки!

— Чьей? — вырвалось у Егорки.

— Ясно, не вашей, голодраной!

— Перестал бы ты, честное слово… — с тоской в голосе сказал Егорка. Но куда там! Еще злее становилась перепалка, теперь и отец не уступал, отбросив прочь недомолвки.

— Зачем ему переставать? Он знает, вражина, что говорит!

— Знаю! — ревел в ответ Зарековский и ладонью рубил себя по багровому загривку. — Вот они где у меня, Советы и комбеды!

— Дождался опять своей власти, ну и целуй ее в зад! Но комбеды не тронь, сучье семя! — резал Терентий Иванович, выпрямившись в полный рост. — При них было у народа право, а теперь? За всех поет нагайка!

— А что, цацкаться с вами? Вы будете чужое хапать, а мы — терпи? Не выйдет!

— И у вас не выгорит ни черта. Лопнете вместе с властью омской!

Егорка обессиленно сел на стул, перекатывая ошалелые глаза, — рехнулись, ей-богу! — и снова забегал по казарме, вдоль длинного ряда аккуратно застланных коек.

— Батька… Мишка… одурели? А ну, влезет кто-ни-будь, греха не оберешься… Одумайтесь! Господин полковник сказал: никакой политики, одна учеба. А вы…

До Мишки наконец дошло, что не вовремя затеян спор. Злые слова застряли у него в глотке. Озираясь на дверь, он подошел к своей тумбочке, начал копаться в ней. И только сквозь зубы: «Сатана… Ну, сатана!»

— Лопнете, дай срок!

— Поори, поори, дед, авось допрыгаешься до петли, — пробубнил Зарековский, не оборачиваясь. — У нас не церемонятся, особенно с красными!

— А ты возьми и выдай!

— Мараться не хочу. Сам…

— Ну-ну, договаривай.

— Скажи спасибо, Гоха не убег…

— У него все впереди. — Последнее слово осталось-таки за Терентием Ивановичем. Долго молчал, поди, весь путь до губернского города, и вот прорвало…