Николай Терехов - Расскажи мне про Данко

Неистовый восторг на закопченных пороховой гарью лицах хазовских ребят. Что-то кричит дико радостное, приникший к дрожащему пулемету Гриша Выморозко, каждый выстрел отмечает торжествующим выкриком Алеша Ковтун: «Горит гад!».

Только на лице Василия радость деловая, уравновешенная. Будто его специально посадили к смотровой щели наблюдать и оценивать работу стрелков.

— Так. Хорошо. Еще одного разули, — говорит он громко, чтобы все слышали. — Этот не уйдет.

И вдруг:

— Гриша! Смотри, вон трое ползут к дому.

— Обезвредим, — откликается Гриша, и его хлесткая строчка прошлась по спинам ползущих немцев.

— Товарищ командир! (Не Володя, как обычно. Здесь нельзя так. Бой идет). Товарищ командир! Пора выходить. Удирают.

— Давай! — откликнулся Володя.

Взъяренно загудел мотор, и танк вылетел на волю.

Удрать от тридцатьчетверки еще ни одному немецкому танку не удавалось. Бешеная скорость у него. Устоять свирепой силе снарядов тридцатьчетверки не удавалось немецкой броне.

Это было уже избиение, расстрел на ходу.

Закончился бой, но взрывы еще долго потрясали стены зданий машинно-тракторной станции. Взрывались снаряды в горящих танках.

Упоенные, разгоряченные боем, долго торжествовали победу бойцы. «У «Мертвой головы» только название страшное», — складывалось мнение у молодых танкистов. Но скоро убедились в обратном. «Мертвая голова» была изрядно побита, но не отрублена. На Ольховатку шли все новые и новые колонны танков. На один советский — по нескольку немецких.

И спасибо конструкторам, которые изобрели тридцатьчетвсрку с крепкой броней, с легкостью на ходу. Спасибо командирам, которые научили танкистов бить без промаха. «Мертвая голова» разбивалась о броню советских машин. Были потери и на нашей стороне.

Поприутихла как будто «Мертвая голова». Неужели выдохлась? Но тишине военной доверяться нельзя. Она всегда таит в себе большую опасность.

Володя отправляет бойцов в разведку.

Так и есть. Разведчики доложили, что в балке за рощей скопление вражеских танков.

— Сколько их? — спрашивает он разведчиков.

— Двадцать семь.

— Что они делают?

— Осматривают машины, товарищ командир. Заправляют горючим… И еще пишут на стволах орудий белой краской: «Смерть русским Т-34 и КВ!».

— Значит, готовятся к наступлению?

— Так точно.

— Хорошо, идите, — и крикнул: — Старший сержант Тутаров!

— Я! — отозвался Тутаров, высунувшись из люка.

— Ко мне со своим экипажем!

Старший сержант Тутаров, пожалуй, самый опытный из танкистов. Он участвовал в боях еще в финскую кампанию. Хладнокровный и расчетливый командир экипажа. Служит Родине на совесть, на совесть и врага бьет.

— Машина твоя в порядке?

— Как зверь, — ответил Тутаров.

— А настроение?

Тутаров посмотрел на своих. Ребята уставшие. Отдохнуть бы им. Но они не показывают вида, бодрятся. Настроение боевое.

— Ты хорошо запомнил Рощу Круглую?

— Хорошо.

— Смотри внимательно, — Володя расстелил карту. — Вот балка. Здесь готовится к наступлению колонна танков. Двадцать семь машин. Мы идем двумя экипажами. Идем втихую, на малых оборотах. Я в лобовую атаку, ты заходишь с западной стороны. Неожиданность нападения — больше половины успеха. Есть, конечно, и риск. Большой причем.

— В каждом бою рискуем, товарищ командир. Мы готовы.

— Отлично. — И всем: — Все лишнее с крыльев снять. А я пойду к комбату.

Комбат выслушал предложение ротного командира и осуждающе покачал головой.

— По четырнадцать танков на брата! Ты думаешь, о чем говоришь?

— Все обдумано. Расчет на успех обоснован вот чем: во-первых, — Володя загнул на руке палец, — несмотря на численное превосходство, немцы напуганы недавним боем, во-вторых, они даже мысли не могут допустить, что против них выступает всего два танка. Оставшимся экипажам я прикажу завести моторы, чтобы они создавали видимость идущей большой колонны. Под шумок мы подойдем на тихом ходу незаметно. Внезапность нападения, — загнул третий палец, — главный успех.

— Убедил, — высказал одобрение комбат.

Хазов вернулся в роту, приказал всем запустить моторы.

Танкисты стали проситься в бой.

— По четырнадцать танков на каждого из вас, опасно, товарищ командир.

— Ничего, одолеем. Не первый раз. Вы посильнее гремите, чтобы нас они не слышали. И будет порядок в танковых частях.

Загудела моторами танков Ольховатка, взлетели с деревьев перепуганные вороны. К балке, в которой скрывались немцы, двинулись экипажи Хазова и Тутарова.

Немец, писавший на стволах «Смерть русским Т-34 и КВ», первым увидел, как из кустов вывернулся Т-34 Владимира Хазова. Он хотел крикнуть своим, но с перепугу только широко раскрыл рот. Ведро с краской выпало из рук и разлилось по броне. Немец поскользнулся на краске и упал. Глядя на него, танкисты весело захохотали. И тут же одновременно грянул орудийный выстрел и застрочил пулемет Гриши Выморозко. Вздрогнул танк от взрыва снарядов и загорелся. Немцы бросились к своим машинам. Гришин пулемет останавливал их на бегу.

Танк Хазова несся с горы и слал снаряд за снарядом. Занявший место наводчика Хазов кричал Алеше Ковтуну:

— Чаще огонь! Мы еще посмотрим, чьим танкам будет смерть! Огонь!

Шесть немецких экипажей успели вывести свои танки из кучи пылающих машин и обрушили огонь на Хазова. А с западной стороны на помощь Хазову уже спешил Тутаров.

Он несся с горы на большой скорости, грозный и решительный, не останавливаясь, посылал снаряды в украшенные крестами бока. Немцы оставили Хазова и набросились на Тутарова. Хазов пошел на выручку товарищам.

— Огонь! Еще огонь! — задыхаясь в пороховом дыму и кашляя, командовал Володя.

Крепкая броня у советских тридцатьчетверок. Бьют по ней вражеские снаряды, она гудит звонко, оглушающе, словно колокол, но не поддается.

— Чаще огонь! — командует Хазов.

— Круши гадов! — кричит Тутаров и накладывает перекрестье прицела на вражескую машину. — Огонь!

Танк спотыкается. Из пробоины сначала вырывается синий дым, потом пламя, взрыв. А в перекрестье уже другой танк.

Озверевшие немецкие танкисты метались по балке около часа. Только четыре, вырвавшиеся из свалки, решили спасаться бегством.

Около часа длился этот бой. Шестнадцать танков полыхали гудящими факелами. Шесть стояли без гусениц, с разбитыми лбами, с погнутыми стволами орудий. А вокруг, в горькой полыни, в самых необычных позах — эсэсовцы. Они шли, чтобы покорить людей с Дона и Волги, а на пути стал человек с Кувайки. Они шли, чтобы отнять у него светлую радость — маленькую речку, но не дошли.