Игорь Срибный - Даша из морской пехоты

– А ты, Маш? – замялась Дарья. – Ну, ты полюбила кого-то?

Маша долго молчала, отвернувшись к окну, занавешенному плотной шторой светомаскировки.

– Любила! – выдохнула она. – Да так, что… Младший сержант Коля Белов… Ой, ты не думай, мы даже не поцеловались ни разу – не до поцелуев было. Просто… Знаешь, как будто искра между нами пробежала. Он ранен был в ногу, а я его тащила. Тащу, а у самой слезы на глазах – он молоденький совсем – двадцать только исполнилось… Я думала… Была уверена… Что… Я никому бы тогда не призналась, даже тебе – единственной подруге, что в него влюблена. По уши. С первого взгляда! Моя первая любовь… Может, и единственная? Кто знает… Я думала: никто в роте не догадывается. Мне никто раньше так не нравился! А он… Я ходила и о нем постоянно думала, каждую минуту. Это была настоящая любовь. Я чувствовала. Мы говорили обо всем. Планы строили… Да только наша любовь просуществовала всего неделю… Его убило, когда мы уже получили приказ на отход. Румыны нас накрыли минами.

Маша замолчала, и в темноте палаты Дарья услышала всхлипы. Она положила руку на плечо подруги.

– Ты поплачь, поплачь, родная, – тихо сказала она.

– Слез у меня нет больше, – ответила Маша. – Выплакала, наверно. Мы его хоронили… Коля лежал на плащ-палатке, его только-только убило. Румыны нас обстреливают. Надо хоронить быстро… Прямо сейчас… Нашли старые березы, выбрали ту, которая поодаль стояла. Самая большая. Возле нее… Я старалась запомнить, чтобы вернуться и найти потом это место. Тут наши окопы кончаются, там развилка полевых дорог… Но как запомнить?! Как запомнить, если одна береза на наших глазах уже горит… Как? Стали прощаться… Мне говорят: «Ты первая, Маша!» У меня сердце подскочило… Думала, не знает никто… А всем, оказывается, известно о моей любви. Все знают… А Коля лежит… Сейчас его опустят в землю… Зароют. Накроют песком и камнями… А он… Как живой лежит и что-то мне сейчас скажет… Вспомнила, как он подарил мне немецкую шоколадку. Я ее не ела, в кармане носила. Ненормальная. Подошла и его поцеловала. Никогда до этого не целовала мужчину… Коля был первый… Знаешь, Дашка, мне в тот момент захотелось загнать солнце обратно за горизонт, повернуть время вспять, чтобы вернуть любимого.

Маша вдруг взорвалась рыданиями. Она забилась в истерике, и Дарье пришлось ввести ей снотворное…

Вскоре девушка затихла в беспокойном сне.

Дарья наконец-то смогла пойти к Андрею, но в длинном коридоре, забитом самодельными раскладушками, ее взял за руку раненый…

– Сестренка, будь добра, посиди со мной, – тихо попросил солдат. – Пяток минут посиди, мне больше не надо.

Дарья принесла табурет и присела около койки.

– Рассказать тебе хочу, сестренка, – промолвил раненый. – Покаяться… Никому не рассказывал, тебе первой. Ну а ты уж отпусти мне мой грех, прошу.

– Я же не священник! – сказала Даша. – Я не могу грехи отпускать.

– Можешь, сестренка! Можешь! Ибо ты женщина! А женщина, которая раненых на войне спасает, – она, знаешь, святая! Так всегда на Руси было. И вас – спасителей наших – недаром прозвали сестрами милосердия. Милосердны сердца ваши, а значит, Господу открыты. Я ведь почему именно к тебе обратился? Ты пару раз перевязывала меня и бинты мои заскорузлые перекисью отмачивала, прежде чем от ран отнимать. Я и боли-то не чувствовал. А другие подойдут повязку менять, да рывком бинт… Взвоешь от боли – что ж ты, мол, девонька, делаешь?! А она в ответ: «Нас так учили!» Рывком, значит, бинт снимать… Учили их, понимаешь! Вот я и понял, сколь сердобольна ты, и решил, что только тебе покаюсь… Так что… Ладно, сестренка, поведаю о своем горе… В первые дни это было, как немцы и румыны на нашу землю пришли. Первые дни боев… Дело было под вечер уже. Меня из полка нашего послали на армейскую базу за медицинским оборудованием для полкового госпиталя. А со мной отрядили фельдшера и врачиху – капитана. Ну врачиха, значит, в кабину уселась, а мы с фельдшером в кузове устроились. Полуторку трясет, бросает из стороны в сторону, подкидывает на ухабах… И девушка-фельдшер поневоле жмется ко мне, чтоб не улететь в другой конец кузова. А на ней что ж, ситцевое платьице легонькое… Лето ж было, жара… И тут приключилося со мной… Словом, по мужицкому делу возбудился я. Признаюсь, сестренка… Я с ней заговорил, спросил, как ее зовут, она сказала, что зовут ее Оксаной и что ей 19 лет. Я сказал, что зовут меня Кузьмой и что мне 20… Надо понять тебе мое состояние, сестренка… Грешен… Я начал ее уговаривать… Если, мол, сейчас будет налет, прямое попадание и от нас ничего не останется?! Но она не соглашается ни в какую. Вцепилась в свое платьице, натягивает на коленки и только дрожит вся. И вдруг – мощный взрыв позади машины. В темноте полуторку кинуло влево. Вскрикнула где-то женщина. Я фонарик включил, а по обочине люди идут. Женщину там ранило, ей помогали другие женщины… И тут Оксана тронула меня за руку, и я понял, что она согласна… Она отпустила свое платьице, я сцепил руки у нее на животе и начал потихоньку действовать. Добро, что на солдатских кальсонах всего одна верхняя пуговица. И вот у нас все получилось. После первого шока она успокоилась, я понял, что она тоже потихоньку заводится, она даже стала слегка мне помогать… И тут… Сильный взрыв по правому борту. Машину бросило в кювет, и я почувствовал, что Оксана стала с меня сползать, но как-то странно. Не своим голосом я закричал водителю, чтобы он помог. Тот встал на подножку машины и фонариком подсветил. Луч скользнул по лицу Оксаны… А у нее черная струйка от волос к подбородку. Осколок угодил прямо в висок. Погибла моя Оксана. Прямо, значит, вот так вот…

Раненый взял Дашу за руку.

– Скажи, сестренка, будет мне прощение? Ведь это из-за меня она погибла! Сидела бы рядом, глядишь, жива бы осталась…

– Я не знаю, что тебе сказать… – прошептала Даша. – Не знаю. Но думаю, что Оксана сама сделала свой выбор. Она тоже захотела любви, пусть даже вот такой, мимолетной… Ей тоже захотелось почувствовать мужчину в своем теле. Кто теперь вправе судить ее? Или тебя?! Любовь и война – понятия, казалось бы, несовместимые… Но… Я вот себя помню. Позади техникум, выпускные экзамены… Первый в жизни бал, как долго готовились к нему девчонки – шили платья, придумывали прически… А мальчишки хоть и не признавались, но тоже очень волновались, как он пройдет, этот бал, кое-кто готовился к первому в жизни признанию в любви, кто-то думал о будущей взрослой жизни, многие готовились поступать в институт или военное училище… О любви мечтали все! А тут… Война… Вой сирен, разрывы бомб, рев моторов – война разрушила мои мечты, и я сразу стала взрослой. И пошла с документами не в вуз, как мечтала, а в военкомат. Попала в морфлот…