Дмитрий Ли - Журавли покидают гнезда

Узнать правду Юсэк мог только от самой Эсуги. Однако он не спешил встретиться с нею. Каждый вечер он подходил к дому Хэ Пхари и подолгу глядел на окна, прикрытые тростниковыми шторами. Не за дальними морями и высокими горами жила Эсуги. Она была в пяти шагах от него, но увидеть ее было трудно.

Проводив Юсэка, отец достал из деревянного кувшина свой холщовый мешочек, развязал его и, выбрав оттуда несколько медных монет, убрал мешочек обратно в кувшин. А вечером, когда вернулся сын, он показал ему эти монеты:

— Ты погляди, Юсэк, сколько заработала твоя старая кляча! Нет, ты только погляди сюда! Могу спорить, что у тебя нет столько!

— Я ничего не заработал, — сказал Юсэк, устало садясь у порога.

— Ну и не надо. На сегодня хватит и этих монет, — успокоил его старик. — Сбегай-ка в харчевню старика Ли да принеси что-нибудь повкуснее.

Удивляясь щедрости отца, Юсэк принял деньги и скоро вернулся со свертками и чашками. На папсане появилась лапша из крахмальной муки, приправа из жареных крабов, которая пахла так вкусно, что у Юсэка невольно потекли слюни. Старик разделил еду на три равные части и попросил пригласить тетушку Синай. Войдя в лачугу и заметив на папсане еду, соседка не сдержала восторга:

— Я вижу кукси! Клянусь своим дряхлым здоровьем, что сегодня кто-то из вас родился? — Она пригляделась к Юсэку и остановила взгляд на старике: — Не дядюшка ли Енсу?

— Нет, нет, — ответил старик. — Сегодня умерла мать Юсэка.

Ели молча. Тетушка Синай тоже вспомнила свою омони, с которой ни одна женщина в деревне не могла потягаться в пении. Тогда еще не было японцев, и народные традиции оберегались почтительно. И хотя папсаны стояли часто без еды — веселья хватало. Она затянула одну из тех сложенных народом грустных песен, которые пришли из глубины веков и по сей день трогали души корейцев. Она пела об Ариране — юноше, бросившем вызов жестокости. Он осмелился войти в хоромы богатого феодала. Там среди невольниц он увидел девушку, красота которой поразила его. Он поклялся освободить ее. Где-то за тремя горами живет племя добрых и отважных людей. Ариран перешел одну, другую. Третья оказалась ему не под силу.

Многие годы девушка глядела на мир через крохотное окошечко хором. Она ждала Арирана. Много ледников стекло в реки, прежде чем невольница вырвалась на волю. Пошла она по следам юноши и погибла, не осилив вторую гору. Стоят эти горы рядом, как символ вечной любви.

Песня понравилась Юсэку, поэтому он попросил ее спеть еще, но Синай поднялась:

— Твоему отцу покой нужен. Ему сегодня не до моих песен: ни разу не покидал циновку.

— А вот вы и ошиблись, тетушка Синай, — возразил Юсэк. — Отец сегодня заработал на этот вкусный обед.

— Если я терплю нужду, это не значит, что я должна мириться с обманом, — сказала с обидой Синай и ушла.

Юсэк видел, что тетушка Синай обижена всерьез, значит — не обманывает. Тогда почему отец говорит неправду? Ему не так уж хорошо, как он старается это представить. Вот и сейчас лежит укутавшись и пряча искаженное от боли лицо. Где же тогда он взял деньги? Неужто из своего мешочка? В это еще труднее поверить. Даже в минуту тяжелого приступа отец не позволял касаться кувшина, где хранились деньги, чтобы послать за лекарем. Что же стряслось со стариком?.. Юсэк не стал допытываться и прилег рядом.

— Днем заходил Санчир, — прохрипел отец из-под ватника. — Тебя спрашивал. Обещал еще прийти. Ты что ему скажешь?

— Я не пойду служить в жандармерию, — ответил Юсэк спокойно.

Ответ сына мгновенно оживил старика. Скинув с головы ватник, он приподнялся и, впившись в Юсэка глазами, переспросил:

— Ты сказал — не пойдешь? Повтори!

— Я не пойду к Санчиру, — подтвердил Юсэк.

Старик обнял Юсэка, и тот увидел, как затряслись его руки, а глаза осветились радостью.

Вдруг лицо старика изменилось. Юсэк обернулся — в дверях стоял Санчир. Он сегодня был в мундире и походил на японского жандарма.

— Вечер добрый и хорошего здоровья отцу Юсэка, — сказал Санчир, присаживаясь на стульчик у порога.

— Мой мальчик не хочет служить в жандармерии, — поспешно доложил Енсу.

— Это опять говорите вы, — протянул Санчир, не повернувшись к нему. — А мне хотелось бы услышать, что скажет ваш сын.

— Отец уже сказал, — пробормотал Юсэк. — А я объясню почему…

— Потому что этого не хочет твой отец, — перебил Санчир, покосившись на Енсу. — Вижу — он много поработал с тобой. Но не думаю, что старик оказывает своему сыну добрую услугу.

— Я могу вас спросить? — Осмелев, Юсэк спрыгнул с ондоля и близко подошел к Санчиру. — Вы вправе арестовать бродягу, или рикшу, или обоих вместе, если они не угодили чем-то янбани?

— Я арестую их немедленно! — с достоинством произнес Санчир.

— А янбани, которые обижают рикш и бродяг, вы, конечно, не тронете? Побоитесь, хотя у вас есть пистолет.

— Что ты мелешь?

— А разве не так? — продолжал наседать Юсэк. — У вас есть пистолет, но нет золота. А на золото можно купить что угодно, даже человека. Хотите, я укажу адрес одного янбани, купившего человека. Впрочем, вы его знаете давно и лучше меня…

Резко вскочив на ноги и схватив за ворот Юсэка, Санчир сказал сквозь зубы:

— Не знаю, на кого ты, сосунок, собираешься указать, но на тебя я сегодня же укажу своему шефу. — Он оттолкнул Юсэка и, поправив мундир, поспешно выбрался из лачуги.

— Твоя горячность не приведет к добру, — сказал отец озабоченно.

Юсэк быстро подсел к нему и, по-прежнему улыбаясь, спросил:

— Вы боитесь, что меня упрячут в крепость? Говорят, там кормят утром и вечером, а мы едим только вечером, и, надо заметить — не всегда, лишь когда сшибем медяки.

Отец не возражал, он глядел на сына и в душе радовался, что перед ним сидел уже не мальчишка, а зрелый человек, и боялся, что Санчир упрячет его в крепость, как в свое время он поступил с сыном Синай.

Понимал и Юсэк, что рано или поздно этот доносчик отыграется на нем. Но крепость его не пугала. Он решил во что бы то ни стало встретиться с Эсуги и узнать правду.

Юсэк поглядел на отца, который почему-то улыбался, хотя в его глазах были слезы.

В нынешнем году японская сосна раньше обычного стряхнула с ветвей прошлогодние иглы, и на их месте вылупились прозрачные ростки. И журавли, пожалуй, уже слетаются к своим гнездам. Там, где они гнездятся, озера глубокие, а вокруг плотные и высокие тростники. Раньше в озере были рыбки. Рассказывают, что они со временем превратились в лилии. Юсэк лазал за ними, а она трусила. Боялась журавлей, которые ревниво оберегали цветы. Сейчас она бросила бы все подарки хозяина, сняла синни, которые любила больше других всех своих вещей, и босая побежала бы в деревню… Но там теперь нет Юсэка. Почему он в городе? Может быть, из-за нее? Юсэк нашел ее. А она? Она даже не подошла к нему, растерялась. Теперь он, наверное, никогда не придет.