Дмитрий Ли - Журавли покидают гнезда

Юсэку стало холодно на горячем ондоле. Тесная избушка показалась ему бревенчатым склепом, а старик — привидением. Он что-то бормотал, а Юсэку почудилось, что слышит тихий, едва уловимый голос Бонсека: «Ты слеп, Юсэк, доверившись Хагу. Ты изменил друзьям. А я ведь из-за тебя погиб. Одумайся, Юсэк! Еще не поздно. Искупи свою вину».

— Непонятное творится на земле, — продолжал старик глухим голосом. — Мои годы уже на исходе, и мне все равно, что будет после. Но пока на земле есть золото, есть богатство — не уймется и людская вражда.

— Хагу заходит к вам? — вдруг спросил Юсэк.

— Очень редко. А что?

Юсэк ничего не ответил старику и вышел. Он шел по едва вытоптанной тропе, шел уверенно, ускоряя шаги и нащупывая в кармане холодный пистолет.

— Папа, куда ушел дядя Ир? — спросил Игнат, сидя за столом напротив Мартынова, возившегося с наганом. — Пошел Юсэка искать, да?

— А что его искать? Сам сбежал, сам и объявится, — ответил Мартынов.

— А ты веришь, что Юсэк предатель? — снова спросил Игнат.

— Верь иль нет, а все одно погано — он врага отпустил, — ответил Мартынов, помедлив. — А кто с врагом дружит, тот и наш враг.

— Я бы тоже отпустил тебя, — вздохнул Игнат, желая как-то заступиться за Юсэка.

— Но я-то тебе не враг, а друг, — ответил Мартынов.

— И вовсе не за это.

— За что же?

— Потому что ты добрый, — сказал Игнат. — И дядя Хагу к Юсэку тоже хорошо относился. От смерти его спас. Это он с тобой вредный. Ты тоже такой же: ко мне добрый, а к другим не совсем.

— Добрый, говоришь? Это как получится. Заслужишь, так и тебе достанется, — пообещал Мартынов и, отложив наган, вдруг спросил: — Ты, Игнат, мамку-то свою хоть помнишь?

Тот ничего не ответил, только шмыгнул носом.

— Я знал ее. Тосковала она по тебе. Любила шибко… Вот когда все уладится — учиться пойдешь. Тогда и другим расскажешь, как ты без мамки рос, чтоб и другие своих оберегали.

— И про тебя расскажу, — пообещал Игнат.

— А что про меня расскажешь? Как я тебя под арестом в хате держал? — Мартынов поднялся, стал прибирать на столе. — Ты, хлопец, лучше самовар распали. Мне уже в штаб пора.

Игнат спрыгнул с табурета, взял со стола самовар и вынес его в сени, а вернувшись, радостно сообщил:

— Я расскажу, как нового отца нашел, как воевал с ним.

Пили чай без сахара, смачивая в нем подгоревшие корки хлеба.

— Видать, проголодался, — посочувствовал Мартынов, заметив, как Игнат набросился на картошку.

— Ага.

— Ну вот и ешь на здоровье, — Мартынов быстро поднялся и стал собираться.

— А я знаю, почему ты не доел свою картошку, — сказал Игнат. — Чтобы мне больше досталось.

— Тебе еще расти надобно, а я уже вырос, — сказал Мартынов, направляясь к двери. — Какой же ты боец со своим ростом? Так что сиди в хате. А захочешь на гармошке попилить — возьми.

— Я-то наелся, а вот Серого еще не кормили, — пожаловался Игнат, — Ты дашь ему сена?

— У скотины, брат, нынче тоже паек.

И хотя Игнат получил разрешение взять гармошку, на которой до сих пор играл тайком, он вышел вслед за Мартыновым. В сенях отыскал припрятанный еще днем мешок и осторожно выбрался на улицу.

Смеркалось. Избы теперь как близнецы походили друг на друга. Только одна из них была немного больше, и возле нее стояла высокая скирда сена. Игнат подкрался к плетню, пролез в дыру и быстро стал набивать мешок сеном. От малейшего шороха он сжимался в ком и опять принимался за дело. Набрав полмешка, он ползком добрался до плетня, перекинул мешок, а сам выбрался через дыру. И тут почувствовал сильную боль в локте. Потрогал — кровь. Вгорячах напоролся на разбитое стекло. Но мешкать некогда — могут заметить. Взвалив мешок, пошел быстро, без оглядки. Подкашивались ноги, в глазах рябило. Мешок тянул то влево, то вправо, валил с ног, но он упорно шел вперед. И вот наконец конюшня. Не успел войти, как услышал знакомое ржанье. Серый затоптался в углу, вскинул голову, нетерпеливо и отрывисто зафыркал.

— Тише ты, — прошептал Игнат, высыпая перед ним сено. — Я тебе еще завтра принесу. — И, довольный, он опустился на землю.

В эту ночь Мартынов опять не пришел. Игнат заснул, сидя за большим столом. И приснился ему сон: по сочной траве широкого луга мчится он на своем Сером. А навстречу ему скачут всадники. У них сверкают глаза, в руках — кнуты. Они хватают за уздечку Серого. Конь мечется, не поддается. Они бьют его кнутом. Игнат падает. Серый ржет, зовет на помощь. Игнат выхватывает наган из-за пояса и стреляет — бах! бах! Все мигом разбегаются… И тут Игнат проснулся. Возле него стоит дядя Петро.

— Петухи горло дерут, аж охрипли, — говорит он улыбаясь, — а Игната никак добудиться не могут.

Еще не придя в себя, мальчик испуганно огляделся:

— А где Серый? Они забрали его?

— В конюшне, — сказал Мартынов, догадываясь о сне Игната. — И сено дали твоему ученому.

Мартынов выложил из кармана тужурки куски сахара и сухарики.

— Это тебе тетя Синдо прислала. — Вдруг он заметил запекшуюся на рубашке кровь: — Э-э, постой, постой, что это? — он задрал рукав рубашки. — Кто ж тебя так ранил, боец?

— Упал, — соврал Игнат.

— У тебя и рожа как у той хрюшки. — Сердито поглядев на него, Мартынов поднялся, смочив полотенце, вытер на локте спекшуюся кровь. — Ну, теперь сам скажи: что тебе положено?

— Самое малое — два дня ареста, — сказал Игнат, надувшись.

— А не мало будет?

— Достаточно. А на двор можно выходить?

— Положено, как любому арестанту, — ответил рассерженный Мартынов.

Игнат заметно приуныл. Эти два дня он не сможет носить своему другу сено, навещать Эсуги. А ей сейчас очень трудно. Что она подумает о нем? Не дело оставлять ее одну в беде, да что поделаешь? Арестован… Он отошел к окну, поглядел на большую избу, на скирду и только вздохнул.

А Мартынов, звеня шпорами, вышагивал перед ним взад и вперед, о чем-то думая. Потом рухнул на кровать и вскоре задремал. Игнату стало совсем плохо, ведь Мартынов уснул, не помирившись с ним.

Когда Мартынов проснулся — мальчик тут же признался ему, потупясь:

— Папа Петро, я тебе наврал.

— Что ты? Что ты? Игнат? — встревожился Мартынов, вскакивая с постели и опускаясь к нему на корточки.

— Я не упал, а порезался, когда в соседний огород за сеном лез.

— Ну, знаешь, это уже чересчур! — взорвался Мартынов. — Это, брат, есть грабеж! А за него, брат, домашним арестом не отделаешься. Осрамил ты, солдат, своего командира. Что теперь скажут хуторяне? Красные грабят бедных крестьян и кормят своих лошадей!

— Никто же не видел, — попытался оправдаться Игнат, чтобы утешить Мартынова.

— Не видел, говоришь! — еще больше возмутился Мартынов. — Вот и плохо, что не видели. Попался бы — без ушей ходил. — Внезапно успокоившись, он добавил: — Подумай, брат, что хозяину скажешь. Посмотрим, как он с тобой поступит.