Доминик Ливен - Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814

Адмирал А.С. Шишков был слишком стар и слишком целомудрен для подобных приключений. К тому же он был закоренелым изоляционистом. Вскоре после возвращения в Вильно с Александром, он спросил Кутузова, почему Россия вела наступление в Европе. Оба сошлись на том, что после потрясения, испытанного Наполеоном в 1812 г., едва ли он стал бы вновь нападать на Россию, а «сидя в Париже, что плохого мог он нам сделать»? Когда Шишков спросил Кутузова, почему он не воспользовался всем своим тогдашним авторитетом, чтобы внушить этот взгляд Александру, Кутузов ответил, что он это сделал, но, во-первых, император смотрит на вещи под иным углом зрения, обоснованность которого он не мог всецело отвергать, и что, во-вторых, когда император не мог опровергнуть доводы фельдмаршала, Александр обнимал и целовал Кутузова, который в такие минуты начинал плакать и соглашался с императором. Сам Шишков полагал, что России в крайнем случае следует действовать так, как в 1798–1799 гг. Павел I, когда выслал на помощь австрийцам вспомогательный корпус, но основные усилия по освобождению Европы оставил на долю самих немцев, которых поддержало английское казначейство. Впоследствии Кутузов подхватит эту идею и будет подталкивать Карла фон Толя к тому, чтобы тот представил в конце января 1813 г. план, согласно которому основные тяготы войны должны были быть переложены на австрийцев, англичан и пруссаков, тогда как Россия по той причине, что ее губернии находятся на очень большом отдалении, перестанет играть ведущую роль в военных операциях и станет помощницей Европы, которая обратит все свои силы против «французской тирании» [497] Беседу А.С. Шишкова с М.И. Кутузовым см.: Шишков А.С. Записки, мнения и переписка адмирала А.С. Шишкова. Т. 1. С. 167–169. Записку К.Ф. Толя см.: Bernhardi T. Op. cit. Vol. 3. Book 5. P. 469–470. .

Александр отвергал аргументы Шишкова и Толя в пользу ограниченного участия России и правильно делал: весной 1813 г. только полномасштабное участие России в войне на территории Германии могло побудить Пруссию и Австрию примкнуть к ней и дало бы им реальную надежду на победу в том случае, если бы они это сделали. Император также справедливо сомневался в правильности взглядов Шишкова и Кутузова, считавших, что Наполеон более не представляет серьезной угрозы для безопасности России. Учитывая особенности личности Наполеона и его послужной список, было бы излишне оптимистично воображать, будто бы он готов так просто смириться с сокрушительным поражением, нанесенным ему русскими, и не стал бы искать возможности реванша. Даже оставляя в стороне соображения личного плана, нельзя не признать, что Наполеон верил в то, что легитимность основанной им династии требует военных побед и славы. Кроме того, поскольку Франция по-прежнему находилась в состоянии войны с Великобританией, соответствующей была и геополитическая логика, подтолкнувшая Наполеона к нападению на Россию в 1812 г. Избавление от последней независимой великой державы на Европейском континенте и усиление владычества Франции в Европе при том, что сам Наполеон все еще был деятельным и способным повести за собой лидером, по-прежнему являлось надежной стратегией. По-видимому, приобретенный Наполеоном в 1812 г. опыт мог убедить его, что Россию нужно оставить в покое. Более вероятно, что он мог научить Наполеона тому, что следовало лучше продумывать свои действия, в полной мере используя польский фактор, а также политическую и финансовую слабость России. Разумеется, все предположения относительно того, что Наполеон мог сделать в будущем, были неточны. Не подлежало сомнению лишь то, что его империя была гораздо сильнее России. В мирное время у последней не было возможности в течение длительного времени поддерживать военные расходы на том уровне, которого требовала необходимость защиты от возможной атаки Наполеона. В том числе по этой причине имело смысл покончить с исходившей от Наполеона угрозой, пока он был ослаблен, а ресурсы России мобилизованы, и пока велика была вероятность привлечь на свою сторону Австрию и Пруссию.

Наилучшим образом политика Александра того времени отражена в меморандуме, поданном ему в феврале 1813 г. Карлом Нессельроде, главным дипломатическим советником императора. Следуя требованиям такта, меморандум начинался с повторения слов самого императора, ранее обращенных к автору данного документа. Александр заявлял о том, что его важнейшей задачей является утверждение длительного мира в Европе, который был бы устойчив к воздействию власти Наполеона и его честолюбивых замыслов:

«Самым верным способом достичь этой цели было бы, без сомнения, вернуть Францию к ее естественным границам таким образом, чтобы все, что не расположено между Рейном, Шельдой, Пиренеями и Альпами, перестало не только входить в состав Французской империи, но и быть от нее в зависимости. Это, конечно, максимум того, что мы могли бы желать. Но эти наши желания нельзя осуществить без содействия Австрии и Пруссии».

По признанию Нессельроде, не только участие Пруссии было еще под вопросом, но существовала даже вероятность того, что Австрия останется союзником Наполеона. Если бы Пруссия присоединилась к России, а Австрия заняла враждебную позицию, самое большее, чего смогли бы достичь союзники, так это удержать линию обороны вдоль Эльбы и сделать ее постоянной границей Пруссии. Нессельроде был уверен, что Пруссия вскоре станет союзником России, но даже если бы этого и не произошло, у России были все основания поспешить оккупировать Варшавское герцогство, которое являлось существенным элементом безопасности Российской империи, а также, несомненно, могло быть использовано в качестве разменной фигуры в ходе будущих мирных переговоров [498] Внешняя политика России. Т. 7. С. 33–34. .

Меморандум Нессельроде являлся иллюстрацией того, сколь сильно изменилась природа войны, которую собиралась вести Россия. С началом кампании 1812 г. дипломатия до конца года оставалась на вторых ролях. Напротив, в весеннюю кампанию 1813 г. Россия не могла достичь поставленных целей одними военными средствами. Чтобы добиться успеха, ей требовалась помощь Австрии и Пруссии, а этого, в свою очередь, можно было достичь только лишь за счет комбинации дипломатических и военных мероприятий. Как это вообще было свойственно Нессельроде, тон подготовленного им меморандума был спокойным и трезвым. В нем не содержалось, например, упоминаний о преследовании Наполеона до самого Парижа или свержении его режима. Эти цели показались бы совершенно недостижимыми в феврале 1813 г. и отпугнули даже Пруссию, не говоря уже об Австрии.

Столь же реалистичными были представления Нессельроде о соотношении сил. Некоторые советники Александра грезили о том, что им удастся поднять европейское — в частности, на территории Германии — восстание против наполеоновской тирании. Во главе этого течения стоял барон Генрих фон Штейн, бывший глава прусского правительства, присоединившийся к свите Александра в 1812 г. Напротив, в меморандуме Нессельроде ничего не говорилось о народных восстаниях или общественном мнении. Для него имели значение лишь государства и правительства. В целом события 1813–1814 гг. подтвердили его правоту. Как бы ни было настроено против Наполеона общественное мнение Рейнской конфедерации, ее правители относились к нему лояльно, а большая часть их солдат практически до самого конца верой и правдой сражались на его стороне. В 1813 г. Наполеон потерпел поражение не от повстанцев или националистических движений; это произошло потому, что впервые Россия, Пруссия и Австрия сражались заодно и потому, что, в отличие от событий 1805 и 1806 г., к началу кампании русские армии уже находились в Центральной Европе.