Доминик Ливен - Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814

Если присутствие Александра давало М.Б. Барклаю определенные рычаги воздействия на 2-ю Западную и 3-ю Обсервационную армии, ценой этому было вмешательство императора в дела его собственной Первой армии. Корпусные командиры Первой армии отправляли рапорты в двух экземплярах — Александру I и М.Б. Барклаю. В начале кампании они также порой получали приказы и от того, и от другого. Восемь дней спустя после начала войны командир 2-м пехотного корпуса генерал-лейтенант К.Ф. Багговут, отличавшийся богатырской статью и веселым нравом, писал Барклаю: «…давеча получил Ваш приказ от 18 июня: поелику он противоречит приказам Его Величества, что прикажете делать?» 30 июня Барклай писал императору, что оказался не в состоянии дать инструкции графу П.X. Витгенштейну, который командовал 1-м корпусом, находившимся на правом, уязвимом, фланге армии: «…я не знаю, какой план развертывания Ваше Императорское Величество имеет предложить в будущем». Когда генерал-лейтенант граф П.А. Шувалов, командир 4-го корпуса, внезапно заболел, Александр 1 июля поставил вместо него графа А.И. Остермана-Толстого, заявив, что на совещания с Барклаем по поводу этого назначения не было времени [233] О П.X. Витгенштейне см.: Отечественная война 1812 года. Материалы Военно-ученого архива. Т. 13. С. 183–184. Письмо К.Ф. Багговута цитируется в кн.: Шеленговский И.И. История 69-го Рязанского полка. Т. 2. Люблин, 1911. С. 143. .

Подобная неразбериха представляла очевидную опасность, и Александр впоследствии начал воздерживаться от вмешательства в отношения М.Б. Барклая с подчиненными. Тот факт, что император и Барклай были едины во мнении относительно изначального отступления в направлении Дриссы, также способствовал большему взаимопониманию. Тем не менее напряженность сохранялась, не в последнюю очередь потому, что Александра по пути в Вильно сопровождала толпа оставшихся не у дел генералов, придворных и родственников, пытавшихся навязать императору и М.Б. Барклаю свои собственные идеи относительно того, как наилучшим образом бороться с Наполеоном.

Среди этой толпы самым компетентным был Л.Л. Беннигсен, но, возможно, именно он в конечном итоге причинил больше всего вреда. После Тильзита Беннигсен вышел в отставку и, пребывая в полуопальном положении, проживал в своем имении в Закренте, близ Вильно. По прибытии в Вильно в апреле 1812 г. Александр I пригласил генерала обратно к себе в свиту. В некотором роде возвращение Л.Л. Беннигсена к активной службе имело смысл и являлось частью политики Александра, направленной на мобилизацию всех ресурсов и талантов страны в момент наивысшей опасности.

Л.Л. Беннигсен, несомненно, был талантливым солдатом. В глазах некоторых наблюдателей он являлся поистине наиболее умелым тактиком среди всех российских генералов. С другой стороны, он был прирожденным интриганом и весьма гордым человеком с большими амбициями. Сам он признавался в своих мемуарах в наличии у себя «честолюбия и определенной гордости, которая не может, да и не должна отсутствовать у солдата». Он также признавал, что эта гордость заставляла его «чувствовать отвращение при мысли о необходимости служить в подчинении, некогда быв главнокомандующим в войне против Наполеона». Он не забыл о том, что Барклай когда-то был не более чем генерал-майором в его армии. Он также очень любил напоминать всем о том, что в 1806–1807 гг. он удерживал позиции под натиском Наполеона в течение шести месяцев, хотя на стороне противника был двойной численный перевес. На ранних этапах войны Л.Л. Беннигсен был просто надоедливым занудой. Со временем, однако, ему суждено было внести весомый вклад в углубление противоречий и разжигание ревности, которые разрушали российское верховное командование [234] Bennigsen L. L. Op. cit. Vol. 3. P. 77. О том, что Л.Л. Беннигсен был лучшим российским тактиком, см., например: Langeron A. Op. cit. P. 35. .

Когда 24 июня до Вильно дошли новости о том, что передовой отряд Наполеона ранее в тот же день пересек границу России, Александр был на балу, который давался в загородном доме Л.Л. Беннигсена в Закренте. Накануне обрушилась крыша временного бального зала, который был сооружен специально по этому случаю, и гости танцевали под звездами. Император не испытал удивления ни относительно времени начала вторжения, ни места, которое Наполеон выбрал для переправы через Неман и вхождения в пределы Российской империи. Российская разведка и французские дезертиры в течение двух предыдущих дней дали достаточные предупреждения о готовившемся нападении. В распоряжении российской разведки также имелось точное представление о численности противника. Александр I и Барклай к тому моменту давно согласились с необходимостью стратегического отступления к Дриссе перед лицом превосходящих сил противника. Тотчас же русским командирам были разосланы приказы с целью приведения данного плана в действие. Манифесты были отпечатаны заранее для того, чтобы подготовить армию и подданных Александра к предстоящей борьбе.

В течение двух недель, прошедших с вторжения французов до прибытия Первой армии в Дриссу, большая часть подразделений Барклая отступала в стройном порядке и не несла серьезных потерь. С точки зрения верховного командования, события в основном разворачивались согласно плану. Как это всегда бывает на войне, дела выглядели не столь упорядоченно и не так легко поддавались контролю в глазах обычных офицеров и рядовых. Хотя большая часть запасов была перевезена или предана огню, часть их неминуемо попадала в руки противника, хотя отнюдь не в том объеме, чтобы удовлетворить громадные потребности людей и лошадей наполеоновской армии. Реквизиция повозок для подвижного армейского магазина армии Барклая не была проведена в срок из-за проволочек местных чиновников, особенно польских, поэтому многие из этих повозок достались Наполеону [235] О тщетных попытках М.Б. Барклая создать подвижной магазин см.: Тотфалушин В.П. Указ. соч. С. 29–31. .

Для войск, многие недели находившихся в казармах, возникшая неожиданно необходимость движения форсированными маршами, могла быть довольно сильным потрясением. Даже гвардейцы, которым предстояло пройти гораздо более короткое расстояние, с самого начала испытывали лишения. 30 июня капитан лейб-гвардии Семеновского полка Павел Пущин сделал запись в своем дневнике о том, что они разбили лагерь и в течение одиннадцати часов двигались маршем под проливным дождем. В результате сорок гвардейцев заболели, и один умер. Дальнейшие длинные марш-броски осуществлялись в условиях сменявших друг друга ливней и периодов сильной жары. К великому негодованию Пущина трое солдат-поляков его роты дезертировали. Еще выше процент дезертиров был в уланских полках, в основном набиравшихся из поляков. Ключевой момент, однако, состоял в том, что по сравнению с огромными потерями среди людей и лошадей наполеоновской армии, имевшими место в те дни, потери с русской стороны были незначительными [236] Дневник Павла Пущина. С. 46–47. Алексей Никитин, например, отмечает, что большая часть Польского уланского полка дезертировала в Витебске: 1812 год в дневниках… Вып. 2. С. 140–141. Возможно, это преувеличение. .