Герман Нагаев - Второй фронт

Многие проснулись и ждали, что будет дальше.

Матрос подошел к Лушке:

— Ты жена ему? Говори честно, а то, как его, выкину из вагона.

— Какая жена? Вот так же запугал и заставил ехать с собой.

— Кто он? Откуда?

— Разбойничал на вокзалах… Едет с чужими документами… А костыли так, для обмана.

— Я так и подумал… Смотри и ты если что — голову оторву.

— Я, господи! Да я пикнуть не смею! — взмолилась Лушка.

— Баста! Ложитесь спать! — сказал матрос и, прикрыв дверь, забрался к себе на нары…

На другой день о случившемся никто не говорил, но матроса угощали наперебой. После завтрака он, усевшись поближе к Клейменовым, где был его главный слушатель Вадик, опять стал рассказывать про войну, про лихие подвиги морской пехоты…

Вечером долго стояли на какой-то станции, пропуская эшелоны с войсками.

Матрос принес полное, ведро кипятку. Все напились чаю и легли спать…

Утром кто-то отодвинул дверь и закричал:

— Смотрите, горы! Приехали на Урал…

Татьяна разбудила мать и Вадика. Оба залюбовались серыми дикими утесами, которые то отступали, меняясь в очертаниях, то приближались к самому поезду. Потом потянулись мохнатые горы, лесистые увалы, голубовато-лиловые дали, гребни гор.

— Смотри, Вадюша, это и есть Урал!..

— Ух, и горищи! Вот это да! — восхищался Вадик.

Однако он скоро устал от созерцания гор и, зевая, спросил:

— Мама, а где же дядя матрос?

И тут все заметили, что матроса нет.

— Батюшки, да не отстал ли он от поезда? — спросила Полина Андреевна.

— Он сошел в Уфе, — сказал Черский. — Осторожно открыл дверь и спрыгнул.

— Матрос — а какое благородство. Никого не разбудил, не обеспокоил.

— А какой смелый! Как он этого бандита! — воскликнул Вадик.

— Ты разве видел? — с испугом спросила бабушка.

— Я все видел. Я только притворился, что сплю.

Все захохотали. А Татьяна подумала: «Славный матрос. А я даже не успела его поблагодарить. Ведь этот бандит действительно мог меня зарезать…»

Поезд вдруг резко затормозил. Остановился.

— Берите кипяток! — закричали внизу. — Будет стоять долго.

Черский встал, выглянул в дверь и подошел к Татьяне.

— У вас чайник побольше, Татьяна Михайловна. Давайте я схожу за кипятком.

— Пожалуйста, Сергей Сергеевич, будем очень признательны.

Черский ушел и скоро вернулся с пустым чайником, бледный, с капельками пота на лбу.

— Извините, Татьяна Михайловна. Я так разволновался, что и про кипяток забыл.

— А что? Что вас разволновало?

— Оказывается, поезд наш идет прямым курсом в Сибирь и в Зеленогорске не остановится.

— Что вы? Почему же так?

— В больших городах не останавливается, они уже забиты эвакуированными.

— Как же быть? Ведь многие туда едут?

— Право, не знаю… Может, еще раз к начальнику станции сходить?

— Он ничего не сделает, — вмешался «профессор». — Надо идти к машинисту и попросить его, может, он остановит, где скажете.

— А ведь, пожалуй, верно. Кто желает сойти в Зеленогорске?

Человек семь подняли руки. Черский отправился к машинисту. Его не было довольно долго, но зато вернулся он сияющий.

— Все в порядке, товарищи. Сказал, что остановит обязательно.

На другой день днем, когда все вещи были сложены и увязаны, показались дымные трубы Зеленогорска.

— Какой неприглядный город! — присмотревшись, сказал музыкант. — Я, пожалуй, поеду дальше. Омск! Новосибирск! — это города!

— Да и мы тоже не будем сходить, — откликнулись соседи слева. — У нас в Сибири родичи…

Город приближался быстро. Поезд все замедлял ход и наконец остановился.

— Видите! Машинист сдержал обещание! — воскликнул «профессор».

Черский выглянул в дверь.

— Вот так сдержал — стоим у семафора…

Послышался смешок.

— А что, не воспользоваться ли нам этой остановкой?

— Конечно, Сергей Сергеевич, — вскочила Татьяна. — Помогите нам сойти.

Татьяна спустилась. Кто-то из мужчин, спрыгнув, помог матери и снял Вадика.

— И мы сойдем! Пошли, девочки, — сказал Черский и помог спуститься жене, девочкам. Поднявшись в вагон, стал сбрасывать вещи.

Паровоз пронзительно засвистел.

— Прыгайте! Мы вещи сбросим! — сказал коренастый мужчина, помогавший Татьяне.

Черский спрыгнул уже на ходу.

Вслед полетели вещи, и поезд ушел…

Перетаскав всю поклажу на травянистый бугор, Черский, тяжело дыша, присел на чемодан.

— Сергей Сергеевич, смотрите, какая-то лошадь едет.

— Это ломовик! Как раз то, что нам надо.

Он пошел к дороге, остановил подводу. За три рубля бородатый возчик согласился довезти до города и, подъехав, молча стал укладывать, вещи. Когда погрузил, велел залезать всем, указывая, кому и куда сесть. Все расселись.

— А куда ехать-то, хозяин? — спросил возчик.

— Собственно, да… Может, в гостиницу?

— Давно забита. И соваться нечего.

— Может, к вашим, Татьяна Михайловна? — спросил Черский.

«А вдруг не примут?» — подумала Татьяна с испугом. Однако сказала:

— Конечно, к нашим. В дом ИТР, тракторного завода.

— Но, но, — крикнул возчик и хлестнул лошадь вожжой…

Звонко цокая копытами по асфальту, лошадь остановилась у седьмого подъезда. Татьяна спрыгнула с телеги.

— Вы побудьте здесь, а я схожу. Вдруг они на даче…

Сдерживая волнение, она поднялась на третий этаж. Немного отдышалась, соображая, как и что сказать. «Наверное, письмо Егора получили и ждут». Позвонила.

Дверь открыла дородная, седоватая женщина с приветливым лицом и серыми, как у Егора, глазами.

— Здравствуйте! Вы мама Егора? — спросила Татьяна, одобренная ее ласковым взглядом.

— Да, да, проходите, — сказала Варвара Семеновна, окинув взглядом молодую, показавшуюся ей очень красивой женщину, одетую просто, но изящно. «Наверное, из Северограда», — подумала она, и сердце тревожно екнуло. — Присаживайтесь. Вы знаете Егора?

— Боже мой! Разве вы не получили его письма?

— Нет, не получили. А что с ним? Жив ли?

— Не беспокойтесь. Все хорошо. Он на фронте, но должен скоро вернуться.

— А вы как же?.. Вы из Северограда?

— Да. Я — Татьяна! Его жена. Мы расписались в первый день войны.

— Милая вы моя… дорогая… Да как же мы-то не знаем, — Варвара Семеновна поднялась, обняла и поцеловала невестку. Они сели на диван, и обе заплакали…

— Егора послали на фронт ремонтировать танки. Он должен скоро вернуться. А мне писал, чтоб ехала к вам…

— А как же иначе-то, милая? Ведь к Северограду супостаты подходят.

Татьяна достала из сумочки письмо Егора, протянула Варваре Семеновне.

— Читай сама, милая. Я из-за слез ничего не разгляжу.

Татьяна стала читать, волнуясь и сдерживая слезы.

— Он, он! Узнаю по слогу. И мне так же писал, касатик. Читай, читай скорее.

— «Я скоро вернусь. А ты поезжай к нашим, они примут, как родную…»