Герман Нагаев - Второй фронт

— Ну, что будем делать, товарищи? Еще не вступив в бой, мы, если верить пленным, оказались в окружении…

— Насчет дивизии, идущей из Балахова, брехня! — сказал комиссар. — Немцы пытаются нас обмануть и запугать. Балахов севернее Орла и, очевидно, еще не занят.

— Может, и брехня, а все же следует проверить, — сказал начальник штаба. — Надо послать разведку.

— Согласен, — сказал Бутаков. — А по поводу расстановки сил есть ли другие соображения?

— Нет! Нет! — послышались голоса.

— Пошлю в разведку в сторону Балахова легкие танки, — сказал Бутаков. — Мы с комиссаром будем на КП. Если окажутся какие-то новости — докладывайте.

— Слушаю! — сказал начальник штаба и поднялся…

Ночью с командного пункта командира бригады вызвали в штаб. Оказалось, что в Мценск спешно прибыл полк пограничников. На подходе находились эшелоны двух гвардейских дивизий и одной танковой бригады. Самолетами перебрасывался воздушно-десантный полк.

Полковника Бутакова в штабном вагоне дожидался генерал в намокшем плаще.

Он отрекомендовался командиром вновь формируемого в Мценске корпуса, в который должна была войти и Особая танковая бригада.

Бутаков доложил о первом танковом бое разведроты и о том, что бригада заняла оборону на Московском шоссе.

Обсудив с генералом сложившуюся обстановку, Бутаков получил в подкрепление полк пограничников и снова отбыл на свой командный пункт.

Полк пограничников подошел перед рассветом, окопался во втором эшелоне обороны за мотострелковым батальоном, впереди которого были отрыты ложные окопы. Погранполк занял пространство во всю ширину луговины по обе стороны шоссе от Оки до большого леса. Две артиллерийские противотанковые батареи пограничников разместились по флангам за деревьями. А прямо за окопами пехоты на бугре, в кустарнике, за деревьями, за стогами сена, за ветхими строениями маленькой деревушки укрылись танковые засады.

Утро выдалось дождливое, хмурое, и немцы не показывались. Это позволило Бутакову внести коррективы в позицию и лучше укрыть батареи и танки.

Около одиннадцати часов дождь перестал, тучи рассеялись и с окраины Орла ударили пушки. Почти одновременно налетели «юнкерсы» и стали бомбить ложные окопы. Бомбежка и артподготовка длились минут пятнадцать. В это время по шоссе стремительно двинулась колонна танков и бронетранспортеров с пушками. Пока шла бомбежка, колонна приблизилась почти на прямой выстрел.

Армада представляла внушительное зрелище. По шоссе к луговине, грохоча и лязгая, двигалось около ста танков, много пушек на прицепах и множество бронетранспортеров с пехотой.

Бутаков, наблюдая в стереотрубу, думал: «А вдруг дрогнут наши перед таким бронированным тараном?»

Танки врага свернули с шоссе, рассыпались по луговине. В этот миг по легким вырвавшимся вперед танкам врага ударили бронебойными малокалиберные пушки мотострелкового батальона. Несколько машин вспыхнуло. Танки врага тут же открыли бешеный огонь. Из транспортеров выпрыгнули солдаты, развернули противотанковые орудия и ударили по кустам, откуда сверкал огонь. Батарея мотострелкового батальона была подавлена.

Бутаков подал команду, и пограничники, выкатив пушки на бугор, ударили прямой наводкой. Было подбито сразу десяток машин. Но передовые танки врага уже ворвались на позиции мотострелкового батальона, стали утюжить окопы и ринулись дальше, на позиции погранполка.

— Танки вперед! — закричал не своим голосом Бутаков.

И тогда из укрытий выскочили до двух десятков «тридцатьчетверок» и кинжальным огнем зажгли прорвавшиеся танки врага. Обходя горевшие машины, новая волна немецких танков бросилась на позиции артполка, ведя за собой пехоту и стреляя по нашим машинам.

Вдруг все «тридцатьчетверки», как по команде, исчезли и, пропустив танки через позиции мотострелкового батальона, стали выскакивать то там, то тут, били почти без промаха и снова исчезали. Не ожидавшие столь мощного и неожиданного огня танки врага стали пятиться, разворачиваясь, отходить назад.

Рота Зимина получила приказ — кустарником зайти слева и ударить во фланг.

Когда пересекали бугор, немцы заметили их движение и, развернув башни, открыли огонь по бугру. Шесть танков успели проскользнуть, а два попали под огонь. Первому перебило гусеницу, и он, повернувшись грудью к врагу, стал отстреливаться и зажег четыре машины, пока ему не заклинило башню.

Второй был танком Клейменова. Бронебойный снаряд пробил ему борт, убив заряжающего и тяжело ранив в спину самого Клейменова. Башенный стрелок бросился помогать Клейменову, а Булатов, повернув башню, в упор расстрелял несколько танков и стал бить по транспортерам…

Прорвавшиеся шесть танков роты Зимина ударили во фланг немцам, сразу подбив в центре восемь машин и вызвав панику. Немцы попятились, откатились назад, все еще продолжая стрелять…

Два КВ, посланные Бутаковым, вытащили с поля боя обе подбитых «тридцатьчетверки».

Клейменова, потерявшего сознание, санитары, достав из танка, перевязали и на носилках отнесли к грузовику, положили в кузов на солому, где лежали раненые пехотинцы. В сопровождении медсестры и автоматчиков машина помчалась в Мценск.

А бой не утихал.

Немцы, перегруппировав свои силы, предпринимали новые атаки, пытаясь нащупать слабые места обороны.

Стрельба не утихала до темноты. Немцы не сумели прорвать оборону, но силы были неравные. Ночью Особая танковая снялась с позиций и заняла оборону на новом рубеже…

Машина с ранеными пришла к Мценскому госпиталю, когда оттуда шла эвакуация. Тяжело раненных осмотрели, сделали перевязки и тут же отвезли на вокзал в санитарный поезд.

Всю дорогу до Москвы у постели Клейменова дежурила сестра. Делала уколы, когда он приходил в себя — давала пить. В Москве его, как тяжело раненного, сняли с поезда и в машине «скорой помощи» отвезли в институт Склифосовского.

Была уже ночь. Профессора разошлись по домам, но дежурили опытные врачи-хирурги. Клейменова направили в первую хирургию, где дежурил молодой хирург, небольшого роста, с лицом монгольского склада, Павел Андросов.

Взглянув на больного, Андросов приподнял ему веки, спросил санитаров:

— Не приходил в сознание, пока везли?

— Нет, бредил…

— На рентген!

Когда молодая врач-рентгенолог Нина Сергеевна принесла еще мокрый снимок, Андросов, посмотрев, нахмурил густые брови.

— Плохи его дела… Пробито легкое и главное — осколком разорваны кишки. Очевидно, начался перитонит.

— Павел Осипович, неужели нельзя спасти?

Голос у Нины Сергеевны дрогнул. В глазах стояли слезы.

— Я не бог, не могу ручаться…