Кен Фоллетт - Галки

Заявление Грейвса вызвало у нее возмущение.

— Нет смысла бомбить этот объект с воздуха, подвал ведь укреплен. Господи, с чего это они так решили?

— Возможно, вам стоит спросить вот этого джентльмена, — сказал Грейвс, поворачиваясь к Полу. — Старший советник, познакомьтесь с майором Клэре и полковником Твейтом.

Полу вовсе не улыбалось защищать чужое решение. Захваченный врасплох, он ответил с недипломатичной откровенностью.

— Не вижу, что тут объяснять, — отрывисто сказал он. — Вы провалились, и вам просто не дали второго шанса.

Женщина посмотрела на него с возмущением — она была ниже его сантиметров на тридцать — и со злостью спросила:

— Провалились? Что, черт возьми, вы хотите этим сказать?

Пол почувствовал, что краснеет.

— Возможно, генерала Монтгомери дезинформировали, но разве вы не впервые командовали подобной операцией, майор?

— Вам так сказали? Что причиной стала моя неопытность?

Она все же красива — теперь он это видел. От гнева ее глаза расширились, а щеки покраснели. Но она повела себя слишком грубо, и он решил открыть огонь из всех орудий.

— Это и еще плохое планирование…

— В этом плане все было правильно!

— … а также тот факт, что хорошо подготовленные силы защищали объект от недисциплинированных бойцов.

— Да вы просто невежественная свинья!

Пол невольно отступил назад. Так разговаривать с женщинами ему еще не доводилось. Пусть в ней нет и ста пятидесяти сантиметров, но готов поспорить, что нацисты ее боятся. Глядя на ее взбешенное лицо, он вдруг понял, что больше всего она злится на себя.

— Вы считаете, что это ваша вина, — сказал он. — Никто так не бесится из-за чужих ошибок.

Теперь уже он застал ее врасплох. Челюсть у нее отвисла, сама она словно онемела.

— Ради Бога, успокойтесь, Флик, — впервые заговорил полковник Твейт. — Дайте я угадаю, — повернувшись к Полу, продолжал он, — вам сказал об этом Саймон Фортескью из МИ-6, не так ли?

— Это так, — неохотно признал Пол.

— А он не упомянул, что план атаки базировался на разведданных, поступивших из его организации?

— Не помню.

— А я думаю, что не упомянул, — сказал Твейт. — Спасибо, майор, я больше не хочу вас беспокоить.

Пол не считал, что разговор окончен, но старший по званию посылал его прочь, и ему ничего не оставалось, как подчиниться.

Он явно оказался под перекрестным огнем в ведомственной схватке между МИ-6 и УСО. Больше всего он злился на Фортескью, который использовал совещание, чтобы набрать очки. Правильно ли сделал Монти, решив бомбить телефонный узел, вместо того чтобы дать УСО еще один шанс? Теперь Пол не был в этом уверен.

Перед тем как зайти в свой кабинет, он оглянулся. Майор Клэре все еще спорила с полковником Твейтом — тихим голосом, но лицо ее было оживленным, широкие жесты выражали ярость. Поза у нее была мужская — рука на бедре, тело наклонено вперед, указательный палец она угрожающе выставила перед собой, — и вместе с тем в этом было нечто очаровательное. Пол подумал о том, каково было бы держать ее в объятиях и водить руками по ее маленькому телу. Хоть она и крутая, думал он, но все-таки женщина.

Но вот права ли она? Действительно ли бомбить этот объект бессмысленно?

Он решил задать еще несколько вопросов.

Закопченная громада кафедрального собора нависала над центром Реймса словно божественный упрек. В полдень небесно-голубая «испано-сюиза» Дитера Франка остановилась возле гостиницы «Франкфурт», реквизированной немецкими оккупантами. Выйдя из машины, Дитер посмотрел вверх, на две приземистые башни колоссальной церкви. Традиционный средневековый дизайн требовал наличия элегантных шпилей, которые из-за недостатка средств так и не были построены. Вот так мирские препятствия разрушают самые благочестивые надежды.

Дитер велел лейтенанту Гессе вести машину в Сан-Сесиль и убедиться, что гестапо готово к сотрудничеству. Ему не хотелось второй раз наталкиваться на отказ со стороны майора Вебера. Когда Гессе уехал, он поднялся в номер, в котором прошлым вечером оставил Стефанию.

Когда Дитер вошел, она встала с кресла. То, что он увидел, доставило ему большое удовольствие. Рыжие волосы Стефании падали на голые плечи, каштановый пеньюар дополняли туфли на высоких каблуках. Жадно ее поцеловав, Дитер провел руками по стройному телу Стефании, благодарный судьбе за ее красоту.

— Как замечательно, что ты так рад меня видеть, — с улыбкой сказала она. Как всегда, между собой они говорили по-французски.

Дитер вдохнул ее аромат.

— Ну, ты пахнешь лучше, чем Ганс Гессе, особенно когда он всю ночь не спит.

Мягкой рукой она откинула назад его волосы.

— Ты всегда шутишь. Но Ганса ты не прикрывал собственным телом.

— Это точно. — Вздохнув, он отпустил ее. — Боже, как я устал!

— Пойдем в постель.

Он покачал головой:

— Мне нужно допросить заключенных. Гессе вернется за мной через час. — Он тяжело опустился на кушетку.

— Я распоряжусь, чтобы тебе дали что-нибудь поесть. — Она нажала кнопку звонка, и через минуту в дверь постучал пожилой официант-француз. Стефания знала Дитера достаточно хорошо, чтобы самой сделать заказ. Она велела принести тарелку ветчины с горячими булочками и салат из помидоров. — Вина? — спросила она.

— Нет — от него я засну.

— Тогда кружку кофе, — сказала она официанту. Когда тот ушел, она села на кушетку рядом с Дитером и взяла его за руку. — Все прошло по плану?

— Роммель был со мной вполне приветлив. — Он озабоченно нахмурился. — Лишь бы мне удалось выполнить те обещания, которые я ему дал.

— Уверена, что ты справишься. — Она не спрашивала подробностей, зная, что он расскажет ей столько, сколько захочет, и не более того.

Он посмотрел на нее с нежностью, не зная, сказать ли то, что было у него на уме. Это может испортить приятную атмосферу — и все же это нужно сказать.

— Если вторжение будет успешным и союзники вернут Францию, для нас с тобой все будет кончено, и ты это знаешь.

Она поморщилась, как от внезапной боли, и отпустила его руку.

— Разве?

Он знал, что ее муж убит на войне, а детей у них не было.

— У тебя есть хоть какие-то родственники? — спросил он.

— Родители умерли много лет назад. У меня есть сестра в Монреале.

— Наверное, стоит подумать, как отправить тебя туда.

Она покачала головой:

— Нет.

— Почему?

Она не смотрела ему в глаза.

— Я просто хочу, чтобы война закончилась, — пробормотала она.

— Нет, не хочешь.

Она продемонстрировала редкую вспышку раздражения.

— Конечно, хочу!

— Для тебя это несколько странно, — с легкой насмешкой сказал он.

— Ты ведь не думаешь, что война — это хорошо?