Владимир Першанин - «Зверобои» штурмуют Берлин. От Зееловских высот до Рейхстага

Упорные бои не прекращались трое суток, с 16 по 18 апреля. На следующий день в 12 часов дня была проведена мощная артиллерийская и авиационная подготовка, в результате которой часть вражеских укреплений была сметена с лица земли.

К исходу дня 19 апреля Зееловские высоты были преодолены. В ходе боев погибло пять тысяч советских бойцов и командиров. Если сопоставить эти потери с накалом боев против двухсоттысячной 9-й немецкой армии, оборонявшей эти высоты, то они оказались гораздо меньше немецких.

Девятая армия была разгромлена. Остатки ее добивали и после того как наши войска вышли на оперативный простор и двинулись, не снижая темпа, на Берлин.

Одиннадцатый корпус «Ваффен СС», побросав тяжелое вооружение, бежал на юго-запад, чтобы сдаться американским войскам. Были окружены и уничтожены отборные (гренадерские) танковые дивизии «Курмарк» и «Нидерланды», большинство пехотных дивизий.

Всего в Берлин сумели прорваться около 14 тысяч немецких солдат и офицеров и небольшая часть техники. Характерно, что из этого числа четыре тысячи человек были шведы из панцергренадерской дивизии «Норланд». Остатки этих подразделений стали самым крупным и последним вливанием в оборону столицы рейха.

Жуков, как никто другой, понимал, что если он даст возможность отойти на Берлин с Зееловских высот 9-й армии, то 200 тысяч человек превратят гарнизон Берлина в сильный кулак, который затруднит штурм города и нанесет Красной Армии значительные потери.

Он не допустил этого. Уничтоженные немецкие дивизии, сотни танков, штурмовых орудий, которых так ждали в Берлине, остались на Зееловских холмах и в болотистых низинах. Битва за Зееловские высоты стала преддверием штурма Берлина.

Тяжелый самоходно-артиллерийский полк подполковника Пантелеева, действовавший на разных участках, понес немалые потери и сосредоточился недалеко от небольшого немецкого городка Фройденбург.

Вначале остатки полка планировалось включить в состав наступающих на Берлин частей. Представитель штаба армии, осмотрев машины и выстроенные перед ними экипажи, только покачал головой и дал сутки на подготовку.

Из двадцати одной самоходки шесть сгорели или были разбиты. Повреждения различной степени получили почти все оставшиеся «зверобои». В строю осталось восемь машин, еще семь требовали срочного ремонта.

Несмотря на усиленную броню толщиной девять сантиметров, рубки некоторых машин были пробиты насквозь. И каждая пробоина стоила чьей-то жизни, а порой и двух. Пользуясь условиями гористой местности, зарослями кустарника, немецкие артиллеристы зачастую стреляли едва не в упор.

Широко применялись зенитные 88-миллиметровые орудия, обладающие большой прицельной дальностью и пробивающие броню самоходок на расстоянии двух километров.

Чистяков подошел к машине командира четвертой батареи Григория Воронина. Грузный, обычно смурной капитан, потерявший на войне всю семью, на этот раз был оживлен. Он показывал окружавшим его офицерам пробоины в броне его машины.

— Одна… две… четыре. Это только сквозные. А всего одиннадцать попаданий. И ничего, пережили.

Не слишком ценивший собственную жизнь, Григорий Воронин мельком упомянул, что погиб наводчик и был тяжело ранен заряжающий — оторвало руку.

Оказалось, Воронин схватился в одиночку с батареей 75-миллиметровых противотанковых пушек.

Они ударили из засады, сразу подожгли две «тридцатьчетверки» и всадили подкалиберный снаряд в лобовую броню «зверобоя».

— Вот так я один против четырех стволов остался, — рассказывал Воронин. — В горячке промазал. Пока орудие перезаряжали, еще один снаряд словили. Наводчика наповал, только брызги во все стороны. Но я все же одну «гадюку» накрыл, вдребезги разнесло.

По голосу чувствовалось, что старший лейтенант хватил по своей привычке кружку водки, но Пантелеев замечание не сделал. В ближайшие сутки его машина будет ремонтироваться, и комбат мог позволить себе расслабиться.

Понимая, что перезаряжать орудие некогда, Воронин пошел на полном ходу прямо на батарею. В громоздкую самоходку угодили еще несколько снарядов.

— Видно, у фрицев нервы не выдержали, — продолжал свой рассказ капитан, — мазали часто. А когда мы на позицию влетели, разбегаться стали. Они думали, мы им «Хенде хох!» кричать начнем, а мы пушку с расчетом в блин раскатали, не поймешь, где железяки, а где куски тел. Только хруст стоял. Затем другую и третью таким же макаром разделали. Двое фрицев руки подняли, а я механику кричу: «Дави сволочей». Тоже одни ошметки остались.

Чистяков заметил, что поджал губы Виктор Ерофеев, отошел подальше Петр Тырсин. В рассказе и торжествующем голосе Воронина звучала нервозность, почти истеричность.

— Заряжающий твой жив? Ты хоть поинтересовался? — резко спросил Чистяков. — Он в полку с сорок третьего года воюет. До санбата не так и далеко от нас. А его без сознания туда отвозили.

— При чем тут заряжающий? — огрызнулся Воронин. — Мне батарею в порядок приводить надо. Одна машина сгорела, а две срочно ремонтировать надо.

— А на людей тебе наплевать. Новых из резерва пришлют.

— Зато ты у нас очень заботливый.

— Хватит, Григорий, успокойся, — перебил его майор Глущенко, самый авторитетный комбат в полку. — Тебе крепко досталось. Иди, поспи пару часов.

— Это не мне, а фрицам долбаным досталось. Давил я их гадов вместе с их сраными пушками. А потом два грузовика из орудия накрыл. Разлетелись на куски вместе с немчурой. Удрать хотели. Я им мстил и мстить буду…

Голос Воронина перешел на крик. Появился замполит Боровицкий, который тоже сообразил, что много пережившего комбата понесло не туда.

— Иди, иди, отдыхай, Григорий Афанасьевич. Воевал ты смело, как положено. Будешь представлен к награде.

— Какая награда? — взвился Воронин. — Я не за ордена воюю, а за Родину. За погибших братьев фрицев бью.

Его с трудом удалось увести. Теперь все смотрели на Боровицкого, и тому стало не по себе. Офицерам зачитывали приказ маршала Жукова о том, что штурм Зееловских высот затягивается. Прямо указывалось, что командиры всех рангов должны быть постоянно в действующих частях и личным примером вдохновлять подчиненных.

Командир полка Пантелеев и его заместитель Григорий Фомин все эти дни находились на переднем крае. Фомин, бывший разведчик, руководил первой и третьей батареями «зверобоев», получил контузию.

Когда добивали эсэсовцев, бросился в самую гущу боя и сам попал в окружение. Вместе с несколькими разведчиками пробились к своим, вступив в рукопашную схватку. Русского подполковника пытался достать стилетом один из эсэсовских офицеров.