Владимир Першанин - «Зверобои» штурмуют Берлин. От Зееловских высот до Рейхстага

— Помогите вылезти… ради бога, — закричал немец. — Я ранен.

Но маленький русский (это был повозочный из хозвзвода) что-то быстро заговорил, грозя кулаком. Одна из пуль ранила вскользь его коня. Обозленный боец пробежал метров триста, чтобы отомстить сразу за все, и в том числе за раненого коня.

Курт лихорадочно рылся в кармане, собираясь достать фотографию отца, матери, погибшего брата и невесты, которая его ждет. В конце войны немцы часто совали эти семейные снимки в надежде на жалость победителей. Зачастую это не срабатывало, у русских солдат накопился слишком большой счет за погибшую родню и товарищей. Но вдруг этот солдат пощадит его, поможет…

Красноармеец поднял винтовку и нажал на спуск. После второго выстрела пуля прошила армированное стекло. Солдат выстрелил еще раз и побежал к своей колонне — его уже торопили.

Пилот с пробитым плечом и сломанной рукой остался в своем самолете. Из раны текла кровь, мутилось сознание. Машина уже погрузилась в вязкий ил до половины фюзеляжа — мутные мелкие волны плескали в стекло. Холодная талая вода поднялась в кабине выше пояса, тело коченело, все заволакивал туман.

Эскадрилья советских истребителей сбила еще два «Фокке-Вульфа». Остальные ушли на скорости в облака. Их догоняли «Яки», посылая вслед пушечные и пулеметные трассы. Упускать немецкие самолеты они не собирались.

На дороге взорвали одну и другую полосу заграждений. Техника и люди двинулись вперед. Вернулись остатки бронетанковой группы, которая уничтожила минометную и дальнобойную батареи.

Петр Тырсин доложил командиру полка о потерях. Пантелеев кивнул и поторопил капитана — надо было наверстывать упущенное время.

По дороге еще дважды вступали в короткие бои. Немецкие заслоны не могли противостоять массе советских войск, двигающихся к столице рейха.

На исходе ночи впереди увидели далекое зарево. Оно росло, растворяя темноту, слышалась отдаленная канонада. Проснулся заряжающий Василий Манихин, выглянул в люк.

— Что там? — зевая со сна, спросил он.

— Берлин, — коротко отозвался капитан Чистяков, стоявший в люке.

— Дошли, мать его, — встрепенулся тоже проснувшийся наводчик Коля Марфин. — Теперь вам конец, фрицы!

— Не радуйся, — отозвался измотанный долгой дорогой механик Савушкин. — Здесь еще крепко повоевать придется.

Самоходно-артиллерийский полк подполковника Пантелеева вместе с танковой бригадой вышел на северо-восточную окраину Берлина к полудню.

День был солнечный. Но пелена дыма, которая не рассеивалась всю последнюю неделю, затянула небо. Лишь изредка проглядывал затененный диск солнца. Воздух был пропитан запахом гари, а порывы ветра несли облака сизого пепла.

В столице рейха в те дни горело все. И особенно много бумаги. Из подвалов и хранилищ бесчисленных имперских учреждений вытаскивали кипы, мешки, ящики документов. Совсем недавно они определяли порядок правления завоеванными странами Европы, судьбы целых народов.

Печати с распластанным орлом и свастикой в когтях скрепляли приказы, распоряжения, ценой которых были зачастую тысячи жизней. Сейчас все это спешно сжигалось, уничтожались следы преступлений. Ни в одном месте на земле не носилось в воздухе столько пепла.

И еще надписи на стенах: «Германия останется немецкой!» Разноцветные листовки изображали мужественных солдат вермахта. С суровыми сосредоточенными лицами и занесенными для удара винтовками с ножевыми штыками, от которых трусливо шарахались человечки в карикатурных шинелях и нахлобученных касках с красными звездами.

Плакаты не соответствовали действительности. Немцы никогда не были сильны в штыковых боях и всячески уклонялись от рукопашных схваток даже в период своих успехов в начале войны.

На других листках к мужеству на арийских лицах прибавлялась ненависть. За спиной немецкого солдата в страхе сжималась белокурая девушка, а штык пронзал красноармейца-азиата, варвара с узкими глазами и оскаленным ртом, набитым кривыми острыми зубами. Солдат спасал девушку, а заодно и себя.

И шли вперед непобедимые «панцеры», сметая русские танки, а самолеты с крестами армадой неслись на врага.

Возможно, сколько-то дней назад эти картинки поднимали дух и солдат, и жителей Берлина. Но сейчас они выглядели дурной насмешкой. Красная Армия упорно наступала, ее солдаты совсем не походили на карикатурных персонажей листовок и уже вступили в Берлин. Не лучше обстояли дела на других участках фронта.

Самоходки шли через линию прорванной обороны. Из перепаханных артиллерийским огнем траншей доносился трупный запах, торчало смятое железо.

Лица мертвых немецких солдат не выражали плакатного мужества. Серая кожа, безвольно отвисшие челюсти, мутный взгляд в никуда. Их было много. Часть тел стащили с дороги, чтобы не превращать ее в месиво.

Других убрать не успели, их расплющили, разорвали гусеницы танков. Германские пушки разных калибров, которые должны были остановить нашествие с востока, были смяты, искорежены. Некоторые стояли в капонирах совершенно невредимые, высились ящики снарядов. Расчеты были убиты либо сбежали, спасая свою жизнь.

Бои шли упорные, и трусливо бежавших было мало. Сгоревшие «тридцатьчетверки» стояли возле таких же обгорелых «панцеров» и штурмовых орудий. Тела наших погибших бойцов в основном убрали, но в разных местах еще лежали солдаты в знакомых защитных шинелях или бушлатах.

Приветствуя «зверобоев», из наполовину обрушенного дома вылетел шипящий заряд фаустпатрона. До машины не долетел, взорвался среди постриженных кустов, которые вспыхнули ярким костром. Одна из самоходок, развернувшись, выпустила фугасный снаряд, обрушилось полстены. Десантники азартно стреляли из автоматов.

— Достаточно, — высунувшись из люка, скомандовал Фомин. — Еще настреляетесь.

После долгого марша самоходки остановились в небольшом парке под прикрытием деревьев. Развернулась полевая кухня, подъехал бензовоз, заправляли машины горючим. Затем загружали снаряды, в том числе усиленные бетонобойные.

Комендантский взвод выставил посты, десантники улеглись спать. От начальства вернулся командир полка Пантелеев и рассказал в общих словах обстановку в городе.

Бои идут повсеместно. Берлин укрепили основательно. Пехота продвигается вместе с танками, самоходками, орудиями. Особую опасность представляют бетонные бункеры и доты, а также гранатометчики, засевшие в развалинах.

— Большие потери несем от огня фаустпатронов. Стреляют из подвалов, канализационных люков и сразу исчезают. В общем, без десанта и пехоты ни шагу.

— Сколько отсюда до Рейхстага? — спросил комбат Петр Тырсин.