Сергей Алексеев - Великие битвы великой страны

– Хвастун, ой хвастун! – не сдержался Петр.

Неожиданно в пролом повалил дым, злыми языками пробилось пламя. Озаренная огнем, метнулась розовая рубаха Меншикова. Что было дальше, Петр не видел, мешал дым. В судороге, словно кто-то дергал его за нитку, зашевелился петровский ус.

Прошла минута, вторая, третья. И вдруг…

– Видишь? – закричал Петр прямо в ухо стоящему рядом солдату.

– Никак нет, ничего не вижу, бомбардир-капитан! – ответил солдат.

– Дурак! Куда смотришь? Вон куда гляди! – И Петр показал на стену.

Там, на самом верху, среди огня и дыма, меж острых зубцов стены, словно победное знамя, развевалась розовая, из шелка шитая рубаха бомбардир-поручика Александра Меншикова. Обезумев от боя, со страшно перекосившимся лицом, Меншиков метался у самого обрыва. А рядом с ним, слева и справа, мелькали зеленые кафтаны русских солдат. Вот их все больше и больше. Вот уже почти не видно шведов. Вот…

Петр посмотрел в подзорную трубу. В стекле встрепенулось что-то белое. Флаг, белый флаг!

Шведы выбросили белый флаг. Шведы сдаются!

Отбросив в сторону трубу, Петр закричал:

– Виктория! Виктория! Орех-то разгрызли. Вон оно как!

Старой русской крепости Петр дал новое название – Шлиссельбург. Сейчас в память о царе Петре Шлиссельбург называется Петрокрепостью.

Измученный дальней дорогой, в столицу Швеции прибыл гонец. Принес он тревожную весть: русские идут к Финскому заливу, к крепости Ниеншанц.

Крепость Ниеншанц стояла на берегу Невы, недалеко от впадения Невы в Финский залив. Потерять шведам Ниеншанц – значит, пустить русских к морю. Заволновались шведы, снарядили военные корабли, послали помощь.

На всех парусах мчатся шведские корабли к Неве. Подгоняет попутный ветер шведские фрегаты. Носятся над палубами чайки, обещают недалекий берег. А тем временем русские штурмуют крепость. Не выдержали шведы штурма, не понадеялись на помощь – пробили шведские барабаны сигнал к сдаче. Пришли корабли к Неве, а уже поздно: русские в крепости.

Однако на кораблях о падении Ниеншанца ничего не знали. Остановились шведские корабли в Финском заливе, а два фрегата, «Гедан» и «Астрильд», пошли к крепости. Хотели шведы засветло подойти к Ниеншанцу, но не успели. Пришлось им опустить паруса, заночевать на Неве. Поставили шведы на кораблях часовых, легли спать. Ходят шведские часовые, не думают об опасности. Ночь наступила темная, небо беззвездное. Кругом тихо. Стоят корабли, словно впаянные в Неву, не качнутся. Ходят часовые, перекликаются.

– Эй, на «Астрильде»! – кричит часовой с «Гедана».

– Эй, на «Гедане»! – отвечают ему с «Астрильда».

Вначале часовые перекликались часто, потом все реже и реже. Вскоре на «Астрильде» часовой замолк. Усыпила шведа тихая ночь.

Походил, походил часовой на «Гедане». Скучно одному. Прислонился к мачте и тоже заснул.

К утру сквозь сон почудился часовому с «Гедана» скрип уключин. Швед вздрогнул, приоткрыл глаза. Кругом туман. Дует легкий утренний ветер. Трепещется на мачте шведский флаг. Прислушался швед, скрип повторился.

«Что бы это?» – подумал часовой, подошел к борту.

И вдруг – швед даже не поверил своим глазам, подумал, не сон ли, – увидел часовой вначале одну, потом вторую, потом сразу много лодок.

Швед кинулся к другому борту – и там лодки. В лодках солдаты. И тут швед понял.

– Русские! – надрывая голос, закричал шведский часовой.

– Русские! – эхом пронеслось над Невой.

– Русские! – тревожно отозвалось в трюме.

И сразу корабль ожил. Выбежали на палубу перепуганные офицеры. Заметались, не понимая, в чем дело, заспанные солдаты.

А русские лодки тем временем подошли к фрегату. Облепили лодки фрегат со всех сторон. Словно муравьи на сахарную голову, стали карабкаться по крутым бортам «Гедана» русские солдаты.

Первым на палубу ворвался Меншиков. Блеснул в руках Меншикова дымящийся пистолет, ловко заиграла острая шпага.

– Эка какой ты, швед, глупый! – приговаривал Меншиков и колол направо. – Не ходил бы ты, швед, в чужие земли! – И колол налево.

Между тем над Невой поднялось солнце. Туман рассеялся. Стал виден и второй шведский корабль, «Астрильд». И на «Астрильде» идет бой. На «Астрильде» – сам Петр. Хорошо заметна высокая фигура Петра. Петр улыбается Меншикову: понимает, что шведам не отбиться.

Однако нелегко далась русским победа. Геройски сражались шведские корабли. Стыдно им было русским лодкам сдаваться в плен. А все же пришлось.

В честь победы русские отлили медаль. «Небывалое бывает», – говорил Петр про эту победу.

Пустынны берега реки Невы: леса, топи да непролазные чащи. И проехать трудно, и жить негде. А место важное – море.

Через несколько дней после взятия Ниеншанца Петр забрал Меншикова, сел в лодку и поехал к устью Невы. При самом впадении Невы в море – остров. Вылез Петр из лодки, стал ходить по острову. Остров длинный, плоский, словно ладошка. Хохолками торчат хилые кусты, под ногами мох, сырость.

– Ну и место, государь! – проговорил Меншиков.

– Что – место? Место как место, – ответил Петр. – Знатное место: море.

Пошли дальше. Вдруг Меншиков провалился по колени в болото. Рванул ноги, стал на четвереньки, пополз на сухое место. Поднялся весь в грязи, посмотрел на ноги – одного ботфорта нет. Остался в грязи ботфорт.

– Ай да Алексашка, ай да вид! – рассмеялся Петр.

– Ну и места проклятущие! – с обидой проговорил Меншиков. – Государь, пошли назад. Нечего сей топи мерить.

– Зачем же назад, иди вперед, Данилыч. Чай, хозяйничать сюда пришли, а не гостями, – ответил Петр и зашагал к морю.

Меншиков нехотя поплелся сзади.

– А вот смотри, – обратился Петр к Меншикову. – Жизни, говоришь, никакой нет, а это тебе что, не жизнь?

Петр подошел к кочке, осторожно раздвинул кусты, и Меншиков увидел гнездо. В гнезде сидела птица. Она с удивлением смотрела на людей, не улетала.

– Ишь ты, – проговорил Меншиков, – смелая!

Птица вдруг взмахнула крылом, взлетела, стала носиться вокруг куста.

Наконец Петр и Меншиков вышли к морю. Большое, мрачное, оно верблюжьими горбами катило свои волны, бросало о берег, било о гальку.

Петр стоял, расправив плечи, дышал всей грудью. Морской ветер трепал полы кафтана, то поворачивая лицевой зеленой стороной, то внутренней – красной. Петр смотрел вдаль.

Там, за сотни верст на запад, лежали иные страны, иные берега.

Меншиков сидел на камне, переобувался.

– Данилыч, – произнес Петр.

То ли Петр произнес тихо, то ли Меншиков сделал вид, что не слышит, только он не ответил.

– Данилыч! – вновь проговорил Петр.

Меншиков насторожился.

– Здесь, у моря, – Петр обвел рукой, – здесь, у моря, – повторил он, – будем строить город.