Сергей Алексеев - Великие битвы великой страны

Догоняет Суворов среднюю из колонн:

– Богатыри! Братцы! Неприятель от вас дрожит. Вперед! Вперед! Нога ногу подкрепляет – раз, два, левой, левой… Рука руку усиляет – раз, два, левой, левой! Шибче! Шибче! Задние пятки отдавят!

Догоняет Суворов первую из колонн:

– Дети! Орлы! Неприятель без вас скучает. Вперед! Вперед! Теснее ряд, выше голову, грудь навыкат! Ух, махни, головой тряхни, удаль солдатскую покажи! Барабаны! Музыка! Песни!

Затрубили трубачи и горнисты, ударили барабаны, разнеслась над войсками песня. Повеселели, подтянулись солдаты. Сбилась от четкого солдатского шага дорожная пыль столбом.

Едет впереди своих войск Суворов – доволен. Не остановилась русская армия – движется. Забыли солдаты про ссадины на ногах и усталость. Идут колонны одна за другой, совершают стремительный переход.

Рядовой Пень в боях первым вперед не рвался. Зато после взятия городов был великий охотник до разной добычи.

Начнут солдаты стыдить товарища.

– А что, – отвечал Пень, – кровь проливаю, себя не жалею. Так уж и взять ничего нельзя!

Вступили суворовские войска в маленький турецкий городок. Ехал Суворов по кривым, узким улочкам, видит – выскакивает из ворот соседнего дома солдат, гусь под мышкой.

– Эй, молодец, – окликнул Суворов, – сюда!

Подбежал Пень.

– Откуда гусак?!

Замялся Пень. Однако солдат был неглуп. Нашелся:

– Так хозяйка дала, ваше сиятельство. На, говорит, служивый.

– Так и дала? – усмехнулся Суворов.

– Дала, дала и еще приходить велела.

Только сказал, а в это время из турецкого дома выбегает старая турчанка. Видать, поняла бабьим чутьем, что воинский начальник солдата ругает, осмелела, подбежала к нему и давай вырывать гуся.

Отдал солдат гусака. Убежала турчанка.

– Значит, сама дала и еще приходить велела! – обозлился Суворов.

– Так то не она, другая дала, – стал выкручиваться Пень. – Молодая.

– Ах, молодая! – воскликнул Суворов.

Только воскликнул, а из дома выбегает молодая турчанка и тоже к солдату.

Подскочила, затараторила на своем языке, руками машет и причитает.

Суворов турецкий язык знал, понял, что турчанка говорит о шелковой шали. Протянул он руку к солдатской пазухе – вытащил шаль.

Потупил Пень глаза, понял, что быть расплате. Крикнул Суворов солдат, приказал взять мародера под стражу. Вечером перед воинским строем виновного разложили на лавке и стали всыпать шомполами.

Врезают солдаты воришке, а Суворов стоит рядом, приговаривает:

– Жителя не обижай – он тебя кормит, не обижай – он тебя поит. Так ему. Так ему. Еще, еще! – командует Суворов. – Пусть хоть палочки дурь выбьют. Палочки тоже на пользу, коль солдат нечист на руку. Солдат – защитник жителя. Солдат не разбойник!

В наследство от отца Суворову досталась шинель. Была она старая, местами латаная. Но Суворов гордился родительской шинелью. Брал ее с собою во все походы и, как наступали холода, никакой другой одежды не признавал.

И вот суворовская шинель попала в руки противника. Дело было летом. Хранилась шинель в армейском обозе. Как-то на обоз налетел турецкий разъезд, перебил охрану и увез ее вместе с другими вещами.

Фельдмаршал опечалился страшно. Места себе не находил. Осунулся. Лишился доброго аппетита.

– Да мы вам, ваше сиятельство, – успокаивали его армейские интенданты, – новую шинель сошьем. Лучшую.

– Нет, нет, – отвечал Суворов. – Не видать мне подобной шинели. Нет ей цены. Нет ей замены.

О пропаже суворовской шинели узнали и солдаты Фанагорийского полка. Договорились они во что бы то ни стало вернуть от турок фельдмаршальскую шинель.

Во главе с поручиком Троицким и капралом Иваном Книгой солдаты пошли в разведку. Но неудачно: шинели не нашли. Зато взяли в плен турка. Стали допытывать, но тот про шинель ничего не знал.

На следующий день снова ходили в разведку, снова взяли турка, но и этот турок нового ничего не сказал.

Две недели солдаты упорно ходили в разведку. Изловили за это время шесть турецких солдат, и лишь седьмой оказался из тех, что принимали участие в наскоке на русский обоз.

Пленник долго не мог вспомнить, была ли шинель и что с ней стало. Наконец вспомнил, что досталась она при дележе захваченного имущества старому турку по имени Осман.

– А где он? Жив тот Осман? – заволновались солдаты.

Осман оказался жив. Только вот задача – пойди излови Османа.

Тогда поручик Троицкий решил отпустить пленного турка и наказал: если тот принесет в русский лагерь суворовскую шинель, то и остальные шесть будут отпущены.

На следующий день турок вернулся, принес шинель.

Узнал Суворов, как попала к русским шинель, страшно разгневался.

– Людьми рисковать! Из-за шинелишки солдатские головы под турецкие пули! – кричал он на поручика Троицкого.

Смутился поручик.

– Так они, ваше сиятельство, сами.

– «Сами»! – пробурчал Суворов, однако уже не так строго.

Потом взял шинель в руки, глянул на потертые полы, на залатанный борт и вдруг заплакал.

– Чего это наш фельдмаршал? – спрашивали не знавшие, в чем дело, солдаты.

– Шинель, – отвечал Иван Книга.

– Ну так что?

– Родительская, – с нежностью пояснял капрал.

На реке Треббии разгорелась кровопролитная битва с французами.

Суворов внимательно следил за ходом сражения. Сидел верхом на казацкой лошади, без мундира, в белой рубахе, со шпагой в руке.

В самый разгар битвы один из русских полков не выдержал напора французов. Солдаты дрогнули, отступили, побежали. Вместе со всеми бежал и молодой солдат Ермолай Шокин.

«Ну, гибель пришла!» – думал солдат и шептал про себя молитву.

Заметив замешательство русских, Суворов бросился к отступающему полку. Подлетел на разгоряченном коне, закричал:

– Заманивай! Шибче! Так, правильно! Бегом!

Бежит Шокин, думает: «Как же понять? Какое же здесь заманивание, раз полк отступает?»

А Суворов опять:

– Шибче! Шибче! Заманивай!

Пробежали метров двести. Вдруг Суворов осадил коня. Привстал на стременах. Взмахнул над головой шпагой.

– Стой! – закричал. – Хватит!

Беглецы остановились. Остановился и Ермолай.

– Чудо-богатыри!.. Назад!.. – закричал фельдмаршал. – В штыки!.. Ура!.. С нами Бог! Вперед!..

Повернулись солдаты лицом к неприятелю. Ударили в штыки.

– Вперед! – не умолкает Суворов. – Богатыри! Неприятель от вас дрожит! – И первым летит на французов.

Смяли, разбили солдаты противника.

Бежал Шокин, бился штыком, думал: «Ой ловко, ой как ловко Суворов все дело повернул! И виду про отступление не подал. И не ругал».

И другие солдаты про то же думают. Бьются, не жалея себя, искупают минутную трусость.