Сергей Алексеев - Великие битвы великой страны

– Держи! Держи его! – кричит Махотин.

Да где уж! Быстрее ветра уходит Массена.

Стоит капрал, смотрит сожалеючи вслед. Стоит и не замечает, что у самого в зажатой руке генеральский погон. Посмотрел на руку – правда погон.

Стыдно стало капралу, что упустил Массена. Решил про погон никому не рассказывать. А потом после битвы все же проговорился.

– Так ты же герой! – закричали солдаты.

Дивятся, рассматривают солдаты генеральский погон. Потом поднялись, пошли, рассказали ротному командиру, командир – генералу, генерал – Суворову.

На следующий день перед войсками был объявлен приказ фельдмаршала о производстве Махотина в офицеры.

– Ура Махотину! – кричат солдаты. Довольны, что свой брат в офицеры выбился.

А офицеры насупились – ни радости, ни улыбки. Обидно их благородиям.

После прочтения приказа выделили офицеры из своей среды поручика, капитана и полковника, послали к Суворову.

– Как же так, ваше сиятельство, за какие заслуги? – говорят офицеры. – Подумаешь, генеральский погон. Вот если б он живого Массена привел.

Посмотрел Суворов на офицеров, поманил к себе пальцем поручика:

– Хочешь быть капитаном?

Подивился поручик такому вопросу, подумал: а вдруг и вправду соблаговолит Суворов.

– Так если ваша воля на то, – произнес и пригнулся.

Поманил Суворов капитана:

– Хочешь быть полковником?

– Как же не хотеть, ваше сиятельство! – ответил капитан и тоже пригнулся.

Позвал Суворов полковника:

– Желаешь быть генералом?

– Не смею просить. Все от Бога и вашего сиятельства, – гаркнул полковник.

– Ступайте принесите мне второй погон от Массена – быть и вам в повышении, – произнес Суворов.

Сконфузились офицеры. Повернулись. Ушли.

А Суворов еще долго не мог успокоиться.

– «За какие заслуги»! – выкрикивал он. – Ишь ты! За доблесть солдатскую – вот за какие заслуги.

После каждого боя Суворов интересовался, какие войска были первыми, какие отличились больше других. Так было и после штурма Сен-Готарда.

– Ступай разузнай, – послал Суворов своего адъютанта.

Адъютант долго ходил, расспрашивал, выяснял, однако без толку. Одни говорят – апшеронцы, другие – азовцы. «Гренадеры Багратиона», – утверждают третьи. «Нет, казаки Грекова», – доказывают четвертые. Обходит суворовский посланец войска, никак не добьется истины. Все были на перевале.

И вдруг адъютанта окликнул какой-то солдат:

– Хочешь знать без ошибки?

– Говори же скорей!

– Рота капитана Смелого, вот кто был первым, – ответил солдат.

– Рота капитана Смелого, – доложил адъютант Суворову.

– Так, молодцы! – произнес фельдмаршал.

После перехода через Чертов мост Суворов снова поинтересовался, кто был первым.

Адъютант опять долго ходил по войскам, наконец пришел, доложил:

– Рота капитана Смелого, ваше сиятельство.

– Молодцы, герои! – похвалил Суворов.

После битвы с Массена фельдмаршал снова стал выяснять героев.

– Рота капитана Смелого, – услышал Суворов опять в ответ.

– Вот так рота! – подивился Суворов.

Приказал он позвать к себе капитана Смелого.

Стали искать. Выяснилось, что никакого капитана Смелого и роты такой во всей суворовской армии нет.

– Ах ты, шельмец! – рассердился Суворов.

Вызвал адъютанта:

– Ты что же неправду доносишь?!

– Как – неправду! – обиделся адъютант. – Я, ваше сиятельство, к солдатам ходил. Они врать не станут. И при Сен-Готарде, и на Чертовом мосту, и в дело с Массена – всюду была первой рота капитана Смелого.

– Ах, вон оно что! – усмехнулся Суворов. – Ну, ступай, еще раз поговори с солдатами.

Прибегает адъютант к солдатам:

– Где же ваша рота? Где капитан?

– Капитана, пожалуй, и нет, – отвечают солдаты, – а рота есть. Как же, есть! Она и в Апшеронском пехотном полку, и в Азовском гренадерском полку, и в бригаде князя Багратиона, и среди казаков генерала Грекова, – перечисляют солдаты.

Вытянулось от удивления адъютантово лицо – что за чушь говорят солдаты!

А дело в простом. Трудно при Сен-Готарде отличить, какие войска в первых, какие в последних. Перемешались тогда полки и роты на перевале – все в первых.

Вот кто-то из солдат и придумал про роту капитана Смелого. Выдумка солдатам понравилась. Стали они с той поры самых отважных называть этим именем.

Так и пошло.

Отличатся апшеронцы.

– Так это же рота капитана Смелого! – кричат солдаты.

Отличатся азовцы.

– Рота Смелого!.. Смелого!.. Смелого!.. – несется в войсках.

Отличатся гренадеры Багратиона или казаки Грекова, а солдаты опять свое:

– Рота Смелого. Ей почет, ей и слава.

Понравилась Суворову солдатская выдумка.

Стал и он по-солдатски. Зайдет разговор, кого посылать на опасное дело.

– Посылайте достойных, – говорит фельдмаршал. – Богатырей. Лучше всего тех, кто из роты солдатского капитана.

Оборвались в пути солдаты. Изодрали мундиры, избили башмаки на горных дорогах. Стынут солдаты от холода. Жмутся на ночевках к кострам, греют озябшие руки и спины.

Не лучше других и Прохору Груше. Мундир – решето. Башмаки без подошвы. Ступает солдат голыми пятками по камням, впиваются камни в тело.

Обвяжет Прохор тряпками ноги. Пройдет версту, от тряпок – мочала. Залатает мундир. К вечеру – снова ребра наружу.

Измучился солдат: жизнь не мила, небо с овчинку.

И вот Груша куда-то исчез, недосчитались его на привале.

– Эхма! Видать, оступился, сорвался в пропасть, – перекрестились солдаты.

А утром Прохор явился. Глянули приятели – не узнать Груши. Красавец солдат перед ними. Новый мундир, башмаки новые.

Мундир и башмаки были французские.

Щупают солдаты мундир. Ай да мундир! Сукно в полпальца. Ватой подбито.

– Ногу задери, ногу! – просят солдаты.

Подымет Прохор ногу. Ну и башмаки! Из ременной кожи, подошва что сталь, шипами покрыта.

– Вот так обнова! – восхищаются солдаты. – Век бы ходить по камням и стуже.

– Где достал? – понеслись голоса.

– Никак, дружков нашел, французов!

– Тещу завел, – смеются солдаты.

Рассказал Прохор, что ходил он к французскому лагерю, подкрался, снял часового – вот и разжился.

Завидно стало солдатам. В следующую ночь уже несколько человек отправились за добычей. Однако назад никто не вернулся. Французы усилили караул и перебили пришельцев.

Так и остался Прохор Груша один во французской обнове.

Походил день, второй, а потом неловко стало солдату. Среди своих и словно не свой. Словно среди простых петухов – пава.

Не рад уже Груша теплу и удобству. Не мил ему ни французский кафтан, ни башмаки из ременной кожи. Стал он предлагать трофеи товарищам: одному башмаки, другому мундир.