Борис Земцов - Добровольцы

Костю Богословского убило на двадцатой минуте боя. В июне ему только предстояло отметить двадцать один год. Вспомнилось, как считаные дни тому назад затягивался Костя ремнями, обвешивался гранатами. Гранаты не пригодились. Ремни и форму залила густая темная кровь. Два дня назад он звонил матери в Москву. Рапортовал: «Жив, здоров, у меня все в порядке».

«В порядке» — двумя днями спустя обернулось жуткой, обнажившей мозг, раной во лбу.

Следующей миной контузило Беса. Он почти полностью оглох. Теперь-то ясно, что установка пулемета на самом верху, самом заметном месте была нашей непростительной ошибкой. Вот оно — отсутствие знания «грамматики боя». Поставленный на верхушке холма пулемет мусульмане сразу засекли и, разумеется, сконцентрировали на нем огонь.

Мины продолжали падать на нашу позицию и после того, как пулемет был убран с верхушки холма. Похоже, Володька-Бес просто притягивает их. Очередная рванувшая рядом мина приподняла парня в воздух и ударила о землю. Потом его долго и мучительно рвало желтой жидкостью и трясло в жестоком ознобе. Володька лежал за моей палаткой. Из-за угла видны были его неистово трясущиеся ноги в высоких шнурованных ботинках.

Володька-Бес прошел Приднестровье. Семьей обзавестись не успел. В подмосковном поселке у него остались родители и сестра. Дай Бог, чтобы последствия контузии прошли для него быстро и безболезненно. В русское национальное движение он пришел по убеждению. Совсем молодым. Его боевой опыт — бесценное достояние. Этот опыт так необходим ныне нашему поднимающемуся с колен Отечеству.

На моих глазах ранило и Сашку К. Этого парня я встречал еще в Москве, где он обивал пороги патриотических редакций, прося помощи в организации выезда в Югославию. Не помню, чтобы он интересовался суммой жалованья, сроками контракта и прочими условиями. Он просто очень хотел уехать в Югославию. Уехать, чтобы воевать на стороне сербов.

В этом бою Сашка, как и все мы, отстреливался, лежа за каменным бруствером. Когда плотность огня мусульман заметно увеличилась, пробрался к палатке, где находился серб с рацией. Попросил сообщить нашим в казарму обо всем, что здесь творится. Возвращался короткими перебежками, не забывая придерживать рукой, как всегда, лихо заломленный черный берет. До своего места за каменным бруствером он не добежал какой-то десяток метров. Мусульманская пуля ударила его в голову. Ребята перетащили Сашку в палатку, наскоро перевязали. Пуля, по-видимому, задела какой-то важный нерв; он почти перестал видеть. Когда пришел приказ отходить, Сашку вели под руки. Я запомнил его белое, как лист бумаги, лицо и широко раскрытые, но ничего не видящие глаза.

Ранен и Владимир Р., бывший офицер, прошедший горно-егерскую подготовку. Он сильно оглушен разорвавшейся поблизости миной, осколки камня посекли его лицо. Похоже, у него порваны барабанные перепонки.

Знал ли Владимир, ползая по горным склонам на учебном полигоне, где пригодятся ему эти навыки?

По-разному вели себя наши парни в бою. Кто-то материл наступающих, демонстрируя знание всех тонкостей бранного искусства. Кто-то непрестанно курил. Кто-то насвистывал. Слева от меня лежали двое моих земляков — уроженцев земли тульской — Максим М. и Андрей X. Молодые, симпатичные, недавно отслужившие армию ребята. Они воюют без суеты, с достоинством, деловито, как будто занимаются этим всю свою жизнь. При этом умудряются незло подтрунивать над соседями и над самими собой. За время боя я несколько раз слышал их заразительный смех. Такими земляками можно гордиться. За свой левый фланг в том бою я был абсолютно спокоен.

Всех удивил Сашка Ф. — склонный к полноте, флегматичный орловский парень. Первую половину боя он исправно поливал огнем причитавшийся ему сектор обстрела. Ближе к десяти внимание мусульман переключилось с правого нашего фланга, где как раз находился Сашка, на фланг левый. Позицию Сашки перестали обстреливать. Этой паузой он распорядился весьма своеобразно. Пристроил под голову подсумок с автоматными рожками и… заснул. Заснул в то время, как в считаных метрах слева от него вовсю трещали автоматы. Орловский двадцатипятилетний парень мерно похрапывал на камнях в боснийских горах в разгар боя! Хватит ли фантазии представить на месте орловского Сашки «доблестного» янки, математически умного немца, засушенно-вышколенного англичанина?

Меня же к середине боя разобрал жуткий аппетит. Пришлось ползком пробраться в палатку, соорудить нечто вроде бутерброда из пайкового копченого сала и хлеба. Подняв, между делом, голову, увидел: стены палатки зияют доброй дюжиной дыр — отметин пуль противника [12].

Моим самым близким соседом «по брустверу» в том бою был Серега-Пожарник. Сначала он, вжавшись в мшистые камни, молча обстреливал, ориентируясь на вспышки выстрелов и мелькающие силуэты, отведенный ему участок неприятельской стороны. Израсходовав пару рожков, оторвался от приклада, повернул ко мне удивленное лицо с по-детски округлившимися глазами. Тихо пояснил: «Ни хрена не вижу… Все, что дальше мушки, — плывет… Какие-то лохмотья серые…»

В этом признании не было страха, скорее какая-то удивленная виноватость, но и она моментально сменилась вполне конструктивным предложением: «Давай, пока у меня эта ерунда не пройдет, я тебе рожки набивать буду…»

Предложение оказалось актуальным. Готовые, заряженные заранее магазины к автомату у меня к тому времени уже заканчивались, а отвлекаться на их снаряжение значило оставить без внимания свой сектор обстрела. Понятно, теперь к своему «подшефному» участку мусульманской стороны пришлось прибавить еще и территорию, которую до недавнего времени обстреливал Серега.

А еще минут через пятнадцать мой сосед по брустверу поразил меня откровением, смысл которого я буду переваривать, похоже, еще очень долго. Ни с того ни с сего, оторвавшись от своего монотонного занятия, он выдал: «Ты знаешь, мне сейчас кажется, что у нас с тобой сегодня все нормально будет, не ранит, не убьет… И вообще, мы долго жить будем…»

«Правильные у тебя, Серега, ощущения…» — только и оставалось мне ободрить своего предельно откровенного соседа [13].

После часа дня подошло подкрепление — все наши, кто находился в это время в казарме. Похоже, до последнего момента никто из них не представлял, что здесь творится. Наверное, с таким трудом переданный по рации сигнал был оценен то ли как шутка, то ли как следствие излишней драматизации ситуации. Введение в бой для них началось еще на полпути, когда мусульмане обстреляли грузовик. У машины пробиты скаты, чудом остался невредим водитель-серб. Кабина прошита пулями в нескольких местах.