Владислав Шурыгин - Зенитная цитадель. «Не тронь меня!»

— Пишите, Нестор Степанович, все как есть. Объективно. Только насчет «народа сборного» пора бы нам и закончить.

— Не понял. Почему?

— А потому, что на войне два месяца — великий срок. Мы обязаны сплотить, сладить самый что ни на есть сборный народ. Нам страна по мобилизации почти пятьдесят человек прислала. Из запаса. Но это вовсе не значит, что эти люди ни на что не способны. Вы-то ведь тоже на пятьдесят четвертую зенитную батарею из запаса прибыли, а вошли в курс дела и работаете.

— Я… из запаса?! — Густые черные брови Середы поползли вверх. Он не сразу нашелся, что сказать. — Да я с тридцатого года непрерывно в кадрах и седьмой год на политработе! «Из запаса»…

Трудно было понять, чего больше было в его голосе — удивления или обиды.

— Извините, не знал… — удрученно произнес Мошенский. — Видите, как мы плохо знаем друг друга, хотя воюем вместе…

— Кто как, товарищ старший лейтенант! — с вызовом произнес Середа. — Лично я с вашей биографией знаком и о деловых ваших качествах своевременно информирован.

— Хорошо, — примирительно сказал Мошенский. — Не будем обижаться друг на друга. Есть дела поважнее, чем обиды. Тем более я не хотел…

Мошенский сел напротив Середы, с другой стороны стола. Помолчал. Чувствовал, что трудно ему говорить с Середой, особенно сейчас. И откуда «запас» Середы втемяшился в голову? Большой начальник сказал, а кто конкретно, Мошенский припомнить не мог… Все личное откладывал на потом, все не хватало времени. Если и говорил с комиссаром, то о подчиненных. Если советовался, то о делах на плавбатарее…

Чем более затягивалось молчание, тем отчетливее сознавал Мошенский, что его промашка с Середой на пользу разговору, которого он хотел. И Мошенский, тщательно подбирая слова, сказал:

— Я как раз за то, чтобы быть нам ближе. И нам с вами, Нестор Степанович, и с подчиненными. Вот видите, я страдаю формализмом. Требую от людей работу, а их самих не знаю. Буду перестраиваться. Но и вы, Нестор Степанович, согласитесь, последнее время все больше на статистику, на отчеты нажимаете, на дела, так сказать, формальные… А надо нам быть ближе к людям, знать их дела, настроение. В этом будет наш плюс. Одними бумажками мы коллектив не сладим.

Согласись сейчас Середа — и разговору конец. Но Нестор Степанович был человеком самолюбивым, особенно там, где дело касалось вторжения в его сферу деятельности, в политработу. В ней он, безусловно, не был новичком.

— Ну, это вы зря… — хмуро возразил Середа. — Бумажка считается бумажкой, пока она чиста. Когда же на ней донесение по сути боевого дела — она политическое донесение. Документ! Уверен, что и вы отрицать этого не будете.

— Правильно уверены. Но настоящий коммунист, я в этом тоже уверен, силен своим общением с массами. Этому нас учил товарищ Ленин, и в этом мы с вами, к сожалению, не сильны. Надо нам признать свои ошибки и взяться за дело. Я так считаю.

Наступила тишина. Каждый высказался. Добавить было нечего. Похоже, что разговор не получился. Не расшевелил он Середу, а, напротив, только рассердил. Ишь как насчет политдонесения поддел…

Середа в свою очередь думал: «Ишь какой прыткий! Раз-два — и вошел в контакт с людьми. Политработа — дело тонкое. Что же касается знания флотской души — тут тоже у каждого свой подход. Я лично по плечу матроса хлопать не буду, задавать дешевые вопросы, вроде: «Ну как, Сергеев, дела дома, что пишут родные?» — не люблю. Не в душу лезть, а знать настроение коллектива, знать «заводил» плохого, вести с ними индивидуальную работу, знать свой партийно-комсомольский, или, как мы сейчас называем, «боевой актив» — вот мои «рычаги» управления. Все требует времени, а разом, в спешке можно столько дров наломать. В одном Мошенский, безусловно, прав: жить нам с ним положено дружно, хотя люди мы, к сожалению, разные».

— Докладываю вот, — примирительно сказал Середа и протянул Мошенскому мелко исписанный листок, — о вчерашнем ночном ЧП. О попытке неповиновения краснофлотца Воскобойникова…

Мошенский знал о случившемся. Ночью дежурный по плавбатарее главстаршина Щербань застал в коридоре спорящих старшину 2-й статьи Бойченко и сигнальщика Воскобойникова. Старшина приказывал Воскобойникову убрать коридор, а тот силился доказать, что есть матросы помоложе, что только вчера он все эти коридоры драил.

Бойченко напирал, а призванный из запаса и еще не отрешившийся от штатских привычек Воскобойников стоял на своем. Проходивший мимо по ночным делам комендор Румянцев как бы ненароком обронил Бойченко:

— Да брось, старшина, придираться к человеку! Он же старше тебя по возрасту. Есть салаги — их и заставляй!

Сказал и пошлепал себе дальше, полусонный, ленивый — благо ему ту ночь отоспаться выпало. Воскобойников воодушевился, услышав поддержку зенитного комендора.

Хорошо, что вмешался дежурный по батарее старшина Щербань, — краснофлотец Воскобойников выполнил приказание… Но ведь выполнил только после вмешательства Щербаня! Бойченко доложил по команде о случившемся, и теперь Воскобойников, притихший, обиженный, ждал грозы. А Румянцев, когда на следующий день комиссар Середа и старшина Бойченко с ним разбирались, невинно улыбался: «Товарищ комиссар! Да, ей-богу, ничего я такого обидного не сказал. И плохого в виду ничего не имел. Не надо, мол, ночью ругаться. Люди устали, отдыхают, говорю. Ну, и еще там по мелочи, но ничего, ей-богу, вредного».

Комиссар приказал лейтенанту Хигеру наложить на Румянцева взыскание, чтобы тот впредь язычок свой попридержал, а вот с Воскобойниковым как поступить? Не выполнил он приказ — есть на то суровое воздействие, закон военного времени. А он выполнил, но перед этим пререкался…

— Не знаю… — болезненно поморщился Мошенский, прочтя политдонесение. — Не знаю, может, я и не прав, но думается мне, что по такому поводу беспокоить начальство ОВРа думами о нас не стоит…

Видя, что Середа вопросительно смотрит на него, пояснил:

— Мы ведь работаем, а не фиксируем работу. Я о ночном случае знаю. Знаю и то, что вы в нем досконально разобрались. Воскобойников из запаса. Но главное, что все же осознал, понял. Мы с ним и дальше будем работать. И вы, и я, и старшины. Так зачем сразу, в начале нашей с ним работы, докладывать, что человек плохой? Поработаем — станет хорошим.

— Что же вы предлагаете? — довольно миролюбивым тоном спросил Середа.

— Я, Нестор Степанович, предлагаю усилить работу с пришедшими из запаса краснофлотцами. И в политдонесении как раз это и отразить. Усиливаем работу, разъясняем положение военной присяги, уставов, приказы товарища Сталина… Ну, словом, вы знаете, как лучше написать.

В совете Мошенского указать в донесении то, что усилена работа с запасниками по приказу товарища Сталина и присяге, — во всем этом комиссар уловил масштабность. А именно о ней, о масштабности работы, о «наступлении по всему фронту морально-политической работы» так много говорилось в лекциях на курсах политсостава Черноморского флота, которые в канун войны Нестор Степанович Середа окончил. Он согласился с Мошенским. Сказал, что составит политдонесение именно в таком духе.