Владимир Першанин - Бронекатера Сталинграда. Волга в огне

И не стали спускаться низко оба «мессершмитта». Наверное, у них было задание добить, зажечь уже изрядно потрепанный плашкоут. Они могли неплохо врезать из своих 20-миллиметровок и «Верному», также стоящему на месте и пытавшемуся сдернуть баржу с мели.

Костя Ступников видел оба истребителя отчетливо. Успел спокойно, не слишком нервничая, дать несколько очередей. Один из «мессеров» качнуло, но пятьсот-шестьсот метров было далековато и для точного огня ДШК, и для пушек обоих истребителей.

Они пронеслись стремительно, сумели попасть несколькими снарядами в плашкоут. Упрямая калоша, загруженная сверху бочками, не загоралась. Истребители уходили, набирая высоту, причем задний явно отставал, вытягивая за собой тонкую струйку дыма.

– Ушли, сволочи! – Костя в сердцах стукнул кулаком по казеннику.

– Зацепили мы его, – снова лез наверх Федя Агеев. – Все равно шлепнется.

Раскачав, кое-как сдернули с мели баржу. Оказалось, спасли ее принайтованные на палубе и на крыше цистерны бочки с маслом и солидолом. Некоторые были разорваны крупными осколками, в других виднелись крупные и мелкие пробоины. Но масло и солидол поджечь не просто, и бочки сыграли роль защиты.

Кое-как дошлепали до затона под Райгородом. Срочно послали двух матросов за транспортом, чтобы вывезти раненых. Снизу в лучах заходящего солнца сверкал ярко-желтый купол церкви.

– Большой город? – спросил кто-то из новичков.

– Село это. Даже не райцентр, – пренебрежительно отмахнулся артиллерист Вася Дергач. – Одно название, что Райгород. Здесь до Светлого Яра недалеко, там и больница есть, помогут нашим.

Тела погибших отнесли в сторону, накрыли шинелями и брезентом.

– Семнадцать душ, – подсчитал один из моряков. – А сколько еще утонуло…

– У нас на тральщике тридцать два человека экипаж был, – затягивался цигаркой минер. – Осталось тринадцать, считая раненых. Трое вместе с остальными лежат, завтра хоронить будем. Как раз половина экипажа, а где остальная половина, один бог знает.

– На дне, где же еще?

– И на «Кубани» не меньше двадцати человек погибло…

– Вот тебе и война. Сбили одного «лаптежника» и хвалимся. А у нас два корабля ко дну пошли, и мертвых никак не сосчитаем. С полсотни, наверное, наберется, да сколько еще раненых выживет, непонятно.

Уже затемно приехали несколько подвод, забрали раненых. Ужинали все без аппетита, хотя Зайцев приказал налить по сто граммов с «прицепом». Катера замаскировали. Камуфляжных сетей не хватало, натыкали веток, молодых срубленных деревьев.

Полковник, шумевший больше всех, хорошо хлебнул и расхаживал по берегу вместе со своим раненым адъютантом. Настроение его изменилось. Лейтенанта Зайцева, командиров катеров он хвалил, обещал представить к наградам:

– Молодцы! Крепко фрицам врезали. «Юнкерс» в клочья разнесли и «мессера» хорошо подковали. Видели, как дымил? Свалился и сгорел где-нибудь в степи, гадина фашистская.

– Точно, – поддакивал адъютант, выставив оцарапанную осколком руку. – И остальным гадам досталось, едва ноги унесли.

Морозову стало противно. Он шепнул Зайцеву:

– Уведи ты их, Степан. Чего они тут чушь несут? Такие потери понесли, а оба хвалятся, дурь показывают.

А полковник переключился на другую тему:

– Майора Одинцова убили. Героя! Отдельно похороним, памятник поставим. Лично к ордену его представлю.

На этот раз Зайцев не выдержал:

– Хоронить всех вместе будем. Знаете, что такое братская могила? Там все равны: и майоры, и рядовые. А вы идите спать в мою каюту, товарищ полковник. Намаялись сегодня, понервничали под обстрелом.

Последние слова прозвучали с явной насмешкой, но полковник ее не уловил и согласился:

– Да, повоевали крепко. Ладно, пойдешь, проводишь до каюты.

Небольшая команда плашкоута занималась ремонтом. Забивали колышки в пулевые отверстия, ставили пластыри. Наскоро сколотили новую рубку, восстановили руль.

Костя Ступников сидел, откинувшись в кресле, глядя в небо. Ночи в сентябре обычно звездные. Но пелена, затянувшая северный край горизонта, погасила большинство звезд на этой половине небосвода.

Взрывы доносились хоть и приглушенно, но вполне отчетливо. Вспыхивали зарницы, и совсем рядом ворочался, ухал огромный фронт. Что будет завтра?

на совещании командования вермахта 12 сентября 1942 года Гитлер поставил задачу перед 6-й армией Паулюса: как можно быстрее взять Сталинград и полностью очистить берега Волги от обороняющихся советских частей.

Для многих немецких генералов штаба вермахта складывалась непонятная ситуация. 23 августа 14-й танковый корпус немцев, в котором насчитывалось 250 танков, полторы сотни бронемашин, артиллерия, пехотные части, сделал мощный рывок. Преодолев за день шестьдесят километров, почти не встречая сопротивления, он вышел к Волге на северной окраине Сталинграда.

Город к тому времени бомбили сотни самолетов. К вечеру он превратился в горящие развалины. Волга была перекрыта. Огромный поток нефтепродуктов, следовавший по реке в промышленные центры России, прервался, и это был тяжелый удар для советской оборонной промышленности.

В тот день немцы надеялись вступить в город. Советское командование прозевало мощный бросок, войска оказались не готовы к отпору. С запозданием объявили воздушную тревогу. Зениток хватало, но дезорганизованность привела к тому, что лишь за один воскресный день 23 августа от бомбежки в Сталинграде погибло 30–40 тысяч мирных жителей.

Секретарь обкома Василий Чуянов, получив известие о том, что немецкие танки стоят у города, кинулся обзванивать штабы, где толком ничего не знали даже генералы. Более того, они не нашли ничего более разумного, как попросить совсем не военного человека, секретаря обкома:

– Сделайте, что возможно, для отражения немецкого удара до подхода наших войск.

Чуянов сделал. В бой против бронетанкового корпуса бросили рабочих-ополченцев, бойцов 10-й дивизии НКВД, курсантов и несколько зенитных батарей, расчеты которых состояли из девушек-зенитчиц.

Никто из них практически не имел опыта борьбы с танками. Эти разрозненные части, в том числе восемнадцатилетние зенитчицы, погибли почти целиком. Но выполнили свой долг и не дали немцам с ходу ворваться в город. К ночи подошли регулярные части и вступили в бой.

Бои на окраинах шли три недели, и лишь 15 сентября немцы сумели ворваться в разрушенный, горевший Сталинград. Во главе 62-й армии, оборонявшей город, уже стоял новый командарм, молодой, энергичный генерал Василий Иванович Чуйков. Бои приняли ожесточенный характер. Несмотря на упорное сопротивление наших войск, вскоре был взят центральный вокзал. Очевидцы вспоминали, что на город хлынула масса моторизованной пехоты, танки, шла непрерывная бомбежка позиций советских войск.