Владимир Першанин - Бронекатера Сталинграда. Волга в огне

Какие-то люди быстро определили места стоянки катеров, а вместо отдыха два часа, уже на рассвете, тщательно маскировали суда. Когда позвали завтракать, многие отказались. У Кости от напряжения ломило в затылке и тошнило.

– Спать… хотя бы часок.

– Зенитчикам и артиллеристам оставаться на местах, – доносился сквозь гул в ушах голос Морозова.

Ступников отказался от каши, жадно выпил кружку холодной воды и заснул прямо в башне, положив голову на кожух пулемета.

Три других катера дивизиона стояли неподалеку. Зайцев вместе с Морозовым и командиром «Каспийца» пошел на доклад к капитан-лейтенанту Кращенко. Высокий грузный комдив казался невыспавшимся и встретил обоих с плохо скрытым раздражением. Выслушал доклад, зачем-то посмотрел на часы:

– Вы опоздали на двое суток? Где отсиживались?

Сделав быструю карьеру на флоте, Анатолий Олегович Кращенко, сам того не замечая, привык к такой манере разговора. Три головных катера уже вторую неделю воевали, а три других мало того что затянули ремонт, но и где-то еще околачивались.

– Что, лоцмана потеряли? Или горючее кончилось?

Лейтенант объяснил причины задержки: вступили в бой с немецкими самолетами, получили повреждения, более суток простояли в Райгороде, проводя ремонт и эвакуируя раненых.

– Бой идет здесь, в Сталинграде, – значительно произнес Кращенко, тыкая потухшей трубкой в сторону города. – Судьба страны решается. А то, что вы по «мессерам» патроны жгли, это имитация героической деятельности. Катера, по крайней мере, в порядке?

Он не спросил о потерях, и Зайцев доложил:

– Погибли два человека личного состава, еще двоих раненых эвакуировали. Имеются контуженные, в том числе помощник механика бронекатера «Верный», но они остались в строю. На «Смелом» поврежден двигатель.

– Что, клапана пережгли, пока от немцев убегали?

– Двигатель поврежден от близкого разрыва снаряда, – тем же ровным голосом докладывал Зайцев. – На «Каспийце» погнуло погон орудийной башни, ограничен угол поворота. На всех трех катерах наблюдается небольшая течь. Взрывами ослаблены крепления клепок, это мы быстро устраним.

– Ну, продолжай, продолжай…

– Нечего продолжать. Остальное в порядке.

– Это ты называешь порядком? – фыркнул Кращенко. – Один катер с нерабочим двигателем, у другого единственное орудие неисправно. Воевать за троих один «Верный» будет?

– Мне что, оправдываться за повреждения в бою? – вскинулся Зайцев.

– Зачем оправдываться? Можете хвалиться. Вы из боев не вылезали, пока мы здесь хреном груши околачивали. Пойдемте, глянете, товарищ лейтенант.

Командир дивизиона повел Зайцева и Морозова вдоль берега. На ходу ткнул погасшей трубкой в сторону деревянных пирамидок со звездами и якорями – небольшое кладбище моряков.

– У вас двое, а у нас уже восемь человек в земле лежат. В том числе командир «Шахтера» мичман Реутов.

Подошли к вытащенному на берег бронекатеру «Шахтер». Судно побило крепко. Ремонтники возились вокруг рубки, вырезая смятые куски брони. Башня со спаренными ДШК отсутствовала. На борту имелись заваренные пробоины. Кормовая орудийная башня была снята с погона, там тоже работали ремонтники. Погнутый зубчатый поворотник лежал в стороне.

– Вот как в Сталинграде воюют! – торжественно, словно на митинге, выкрикивал Кращенко. – Снаряд – в рубку, три – в борт. Мичман Реутов – герой, погиб на посту. Пулеметную башню взрывом за борт выбросило, расчет погиб. Артиллеристы до последнего огонь вели, пока погон не смяло и обоих не контузило.

В голосе капитан-лейтенанта, которому недавно исполнилось тридцать пять лет, звучали истерические нотки. Комиссар дивизиона Малкин, смуглый, небольшого роста, осторожно положил ладонь на плечо комдива:

– Не рвите душу, Анатолий Олегович. За погибших товарищей будем мстить. Плохо, что катера неисправные привели. Вы, товарищ Зайцев, наверное, не понимаете ситуации и забыли, чье имя город носит. Опоздали, ремонтировались… не те слова произносите. Я правильно говорю?

– Вам виднее, – хрипло отозвался Зайцев, хороший и знающий командир, несправедливо поставленный в унизительное положение.

– Ладно, идите к себе, – отмахнулся Кращенко. – К вечеру привести катера в порядок. Работать всем. Снимайте свои кителя с медалями-орденами, красоваться некогда. Налаживайте двигатель, ремонтируйте орудийную башню.

Степан Зайцев, получивший орден Красной Звезды еще в Финскую войну, а Николай Морозов медаль «За боевые заслуги» за Керченский десант, козырнули и пошли к месту стоянки своих катеров.

– Зайцев! – окликнул лейтенанта в спину Кращенко. – Я по два командира на одном катере держать не могу. Слишком большая роскошь. Закончишь ремонт катеров и завтра примешь «Шахтера».

– Есть, принять «Шахтера», – козырнул лейтенант.

– А мы уж как-нибудь с товарищем комиссаром управимся без твоего умелого руководства.

Зампотех дивизиона старший лейтенант Сочка, в замасленном комбинезоне, догнал обоих командиров, угостил папиросами, расспросил о повреждениях и заявил:

– «Каспиец» ко мне перегоняйте. Там наверняка сварка потребуется.

Бывший механик колхозной паромной переправы дело свое знал и заверил обоих:

– Пушку в порядок быстро приведем. Насчет двигателя, если что, обращайтесь тоже. А вообще, вы молодцы – почти от самой Астрахани до Сталинграда все три катера привели. Сейчас на этом участке ни одного судна не увидишь, немцы даже за рыбацкими лодками гоняются.

Высокий, костлявый в плечах, Михаил Тихонович Сочка был доброжелательным, всегда готовым помочь человеком. В дивизионе его уважали.

Если капитан-лейтенант Кращенко встретил прибывших прохладно, то моряки катеров, расставшиеся всего две недели назад, обнимались и радовались встрече, как будто не виделись полгода. Костя Ступников не имел права покидать свой пост надолго из-за опасности авианалетов. Поздоровавшись с ребятами, снова вернулся к своим пулеметам.

Вечером, когда стемнело, ему помахал с берега старый приятель Яша Лученок, земляк, тоже из Камышина. Жили в разных концах города, познакомились и подружились в учебном отряде в Астрахани. Получилось так, что направили в один дивизион, только на разные катера. Костя, оставив вместо себя Агеева, спрыгнул на пожелтевшую хрусткую траву и обнял земляка.

– Живой, Яшка?

– Живой. Чего мне будет? Писем из дома не привезли? А то мы здесь как на необитаемом острове живем.

– Привезли кому-то, но тебе нет. Да сейчас от писем радости немного. Чуть не в каждом письме слезы: один погиб, другой без вести пропал. У меня от отца сколько месяцев ни одной весточки. Сгинул батя, чую. Ладно, рассказывай, как вы здесь живете.