Владимир Першанин - Бронекатера Сталинграда. Волга в огне

Из кормовой орудийной башни вылезли оба артиллериста. В отличие от близнецов, оба были совершенно не похожи друг на друга. Старший, Савелий, пришел из госпиталя, а до этого служил в орудийном расчете одного из пехотных полков. Был он по-крестьянски рассудительный, неторопливый, знающий свое дело. Переходить с суши на корабль не слишком рвался, что однажды высказал, разговаривая с Васей Дергачем:

– У нас в деревне и речки-то не было, так, ручеек по колено. А тут Волга, как море, и вода стылая, а я плавать толком не умею.

– Ничего, привыкнешь, – ответил Дергач. – Плавать, если хочешь, я тебя поучу.

Савелий шутку понял, усмехнулся:

– Потерплю до лета.

Носил он по-прежнему старую гимнастерку с двумя нашивками о ранениях. О прежней службе рассказывал мало. Но то, что воевал, говорили и нашивки, и шрамы. Валентин Нетреба таких людей уважал, выдал ему тельняшку и черную морскую шапку.

– Остальное потом, – пообещал Валентин. – Шмутья не хватает. Как тебе корабль?

– Ничего, – подумав, отозвался сержант Савелий. – Ребята крепкие, дружные. И капитан, сразу видать, опытный.

– Командир, – поправил его Валентин. – Отвыкай от пехоты. Капитаны – это на гражданских лайбах, а у нас командиры. Ботинки я тебе, пожалуй, тоже новые найду.

Валентин людей видел хорошо, опытный артиллерист ему сразу пришелся. Второй, Никита, поступил вместе с пополнением из флотского резерва. Был он городской, кажется, из Николаева. Тонкая щеточка усов под прямым носом, форменка с нашивками и значками, надраенная бляха ремня. В отличие от молчаливого Савелия, Никита любил поговорить, был общителен и знал множество анекдотов.

Служил он на Каспии, вскользь упоминал, что участвовал в боях, хотя в подробности не вдавался. На бывалого бойца похож не был, несмотря на самоуверенность, которая некоторым морякам, в том числе Валентину Нетребе и Косте, не нравилась.

Савелий, сразу видно, хватил войны. Лицо пересекал осколочный шрам, на левой руке, у запястья, бугрилось багровое пятно – след еще одного ранения. В ответ на расспросы отмахивался:

– Повезло моей жинке. Снаряд справа от пушки взорвался. Кого наповал, кого искалечило, а я остатки получил. Слегка осколками приласкало.

Катера готовились к передислокации, когда прибежала мать Нади. Часовой ее не пропускал, они громко спорили. Костя увидел ее, и сразу сжалось сердце. Неужели с Надей что-то случилось? Морозов отпустил его на полчаса. Внимательно глянул в глаза. Костя почему-то сразу смутился.

– Наигрался с девкой? Мамаша вон кричит как резаная. Смотри у меня! Если девка забеременела, улаживай все по-человечески.

– Да вы что, Николай Прокофьевич! Как бы с Надькой чего не случилось. Ведь она тоже в мастерских работает.

– Ну, беги.

– Костя, чего же вы, дети глупые, понаделали! – заголосила мать Надежды. – Как она теперь жить будет?

С борта катера с любопытством следили за происходящим. Вася Дергач, сняв свой танкистский шлем, важно проговорил:

– Костя – он такой. Огулял девку!

– Наверное, забеременела, – высказал догадку его помощник.

Чтобы не устраивать представления, Костя схватил женщину за руку и потянул подальше от катера.

– Тетя Аня, да объясните вы, что случилось? С Надюхой все в порядке?

– Конечно, в порядке. Не зря же вы с сентября по ночам блукали. Беременная она.

– От кого? – вытаращил глаза Костя.

– От духа святого! Чего ты притворяешься?

– Мы просто целовались. Ничего такого не было, – растерялся старшина Ступников.

– Значит, крепко целовались.

– От этого не беременеют.

– Гляди-ка, грамотный! Знаешь, от чего дети берутся.

Переругались, затем выяснилось, в чем дело. Мать Нади давно хотела уйти с семьей в село Заплавное, под Ленинском, где жила ее двоюродная сестра. Но Анна и Надя числились рабочими оборонного предприятия (ремонтной базы). И уйти просто так было непросто. Могли угодить под суд.

Перед тем как базу собрались передислоцировать, директор наконец согласился отпустить обеих. Попросил отработать еще неделю, а тут этот налет. Надю оглушило взрывом, мать привела ее в землянку и объявила, что завтра они уезжают. На зенитную батарею часто ездят машины и подводы со снарядами, подбросят до Ленинска на обратном пути. Она и спирту расплатиться приготовила. Объяснила Косте, что дальше им тянуть нельзя. Немецкие самолеты каждый день прилетают. Сегодня повезло, а завтра закидают бомбами лагерь, им ведь все равно, что там одни женщины и дети.

– А Надька заявляет, никуда она не поедет. У нее с тобой любовь, и вообще, она от тебя ребенка ждет.

– Взрывом сильно ее оглушило?

– Да нет, слегка. Больше испугалась. Значит, она точно не беременная?

– Успокойтесь вы, тетя Аня. Честное слово, не трогал я ее. Все нормально.

Женщина вдруг расплакалась:

– Чего же нормально-то? В землянках холодно, сырость. Младшая дочка болеет без конца. Наде всего семнадцать лет, тоже беречься надо, а тут морозы подступают, бомбежка за бомбежкой. Сосед наш, с которым лет семь в одной квартире прожили, под бомбу угодил. Тело в воде так и осталось. Жена бегает, ищет, а там все бомбами перепахано. У нас в мастерской двоих искалечило, не знаю, живы или нет. А мы какого страха натерпелись! Не за себя боюсь, а за девчонок. Им за что пропадать!

Оказалось, во время утреннего налета «фокке-вульфы» на обратном пути обстреляли лагерь беженцев. Погиб кто-то из мужиков постарше, ранило пулей в ногу девочку. Рядом траву и кусты снаряды зажгли, хорошо, что красноармейцы из маршевой роты потушить помогли, а то бы все сгорело.

– В нашу землянку маленький снаряд угодил. Повезло, что в бревно попал, почти напополам разорвал, часть крыши обрушилась. Уезжать надо срочно. Ледоход пойдет, наших совсем на том берегу придавят. Немцы листовки сбрасывают, мол, Сталинград последние дни доживает. Сдавайтесь, разбегайтесь, потом поздно будет.

– Они это с августа долдонят, а город держится. Видели, как сегодня сразу четыре фашистских самолета сбили?

– Ой, да наплевать мне на них! – отмахнулась Анна. – Хоть четыре, хоть десять. Мне детей спасать надо. Надя к тебе рвется, но не нужно вам видеться. Она упрямая, останется одна без нас. И все ради тебя. Война закончится, любитесь, женитесь, я не против.

В общем, уговорила Костю написать записку, что катера срочно уходят, а он обязательно ее найдет. Мать дала адреса в Заплавном и Сталинграде. Спрятав записку в карман плюшевого жакета, обняла Костю:

– Прости, зятек. Но ты уже взрослый, сам все понимаешь. У нас один выход: к родне прибиваться. В лесу зимой не выживем. Ну, храни тебя Господь!

Вернувшись на катер, рассказал все Морозову и Валентину Нетребе. Командир и боцман заявили, что он сделал все правильно. Если девка любит, то дождется, а в лесу жить уже невозможно. Да и фрицы что-то зашевелились. На Тракторном и в северной части города бои идут непрерывно. Немцы ждут ледохода, знают, что переправа сразу осложнится, и наши останутся на правом берегу без боеприпасов, не говоря про теплую одежду и продовольствие. Гражданским здесь действительно делать нечего. Лучше уйти подальше.