Максим Шахов - Японская пытка

— Как вам сегодняшний день? — устало спросил Гросс.

— Я хотел бы вообще стереть его из памяти, — признался Галицкий.

— Я вас в чем-то понимаю. Но такие опыты нужны, — принялся рассуждать немец. — Исследовать действие лекарств или изучать человеческие болезни на лабораторных животных неправильно. И, если есть возможность работать с людьми, нельзя ее упускать. Только так можно быстро достигнуть результата.

Николай принялся доказывать, что опыты над людьми проводить нельзя, даже если те преступники.

— Я сомневаюсь, что Ихара сказал нам правду. и тот китаец был приговорен к смертной казни, — проговорил Гросс.

Машина остановилась возле дома, где жил Галицкий. Второй автомобиль проехал чуть дальше, из него никто не вышел. Водитель-вольнонаемный сказал, что будет ждать в машине, и передал немцу упакованные в бумажные пакеты продукты. Только сейчас Николай вспомнил, что у него нет ключей, ему ничего из вещей так и не вернули.

Окно в квартире Маши горело, пришлось постучать.

— Николай Васильевич! — обрадовалась девушка. — Я так волновалась. Куда вы пропали?

— Как-нибудь расскажу. Мне ключи нужны. Что-нибудь о Дурове известно?

— Он в городской больнице. Это все, что я про него знаю.

Маше хотелось расспросить Галицкого, но тот был не один. Поэтому она только шепнула, что еще нескоро ляжет спать. Мол, если Николай захочет, может зайти к ней на чай позже.

Галицкий открыл дверь и пропустил вперед себя Гросса. Негромко работало радио, как раз передавали сводку Совинформбюро.

— Родину слушаете? — по железному голосу диктора Гросс наверняка понял, что именно передают. — Согласитесь, странно. Наши страны воюют, а мы собираемся выпить… Или вы не считаете СССР своей страной?

— Я считаю своей страной Россию, а не СССР, так же, как вы — Германию, а не Третий рейх. Извините, я забыл вам предложить присесть.

Гросс устроился на диване, смотрел, как Николай накрывает на стол. Самому Галицкому казалось, что он не был у себя дома целую вечность.

— Мне еды вообще не нужно, в горло не полезет, — признался Гросс, выставляя на стол бутылку коньяка. — Французский.

Ответным жестом Галицкий поставил графинчик с водкой.

— Хорошая, ее здесь в Харбине эмигранты по дореволюционным рецептам делают.

Сели за стол, от произнесения тостов сразу же отказались. Как сформулировал Гросс — тосты могут привести к конфликту.

— Поражаюсь вам, — говорил немец. — Как вы можете жить в здешних местах?

— А что такого? — удивился Николай.

— Тут же одни косые. Мы-то с вами люди белой расы. Вы не смотрите, что Германия сейчас заигрывает с Японией. Это политика. На самом деле японцы — недочеловеки. По сравнению с ними даже евреи — люди. Я могу быть с вами откровенным в этом вопросе. Вы же не побежите писать на меня донос.

— Донос не побегу писать в любом случае. Но расовой теории я не поддерживаю. Люди, они везде люди.

— Я тоже раньше так думал. Но потом убедился, что раса многое значит. Практика большая, знаете ли. Однако, если хотите, сменим тему…

Гросс довольно быстро пьянел. Лицо его побагровело, он даже расстегнул воротничок рубашки. Он расспрашивал о прошлой войне, о Белом движении. Николай рассказывал не особо охотно. За столом ему сделалось неуютно, он стал ходить по комнате, выглянул в окно, выходившее во двор. Неподалеку от двери подъезда маялся какой-то подозрительный тип. Это вызывало тревогу. Довольно позднее время. Дворник бы давно уже поинтересовался у него, что ему здесь нужно. И, если бы дела у него не было, выгнал бы со двора. Но, возможно, и спросил, и узнал, а дело-то нашлось. Явно Ихара постарался… Через другое окно Николай увидел обе легковые машины.

— Значит, вы раньше не работали у японцев в центре?! — изумился Гросс. — Я-то думал, что вы давно являетесь их сотрудником, — немец задумался. — Учитывая то, что вы сегодня узнали, просто так вам с ними не распрощаться. Мой вам совет, соглашайтесь работать. Иначе за ваше будущее я не поручусь. Японцы очень жестоки.

— Я не собираюсь работать в этом центре.

— Тогда даже не знаю, что вам посоветовать, — наморщил лоб Гросс. — Возможно, вам удастся переехать в другой город. Или вообще перебраться из Маньчжурии в Китай. Только не затягивайте с этим.

— Спасибо за совет.

Николай почувствовал, как угроза, казавшаяся ему до этого лишь вероятной, приобретает черты неизбежности. Волей судьбы ему довелось стать носителем секретной информации. И Ихара наверняка не захочет теперь выпускать его из своих рук. Тут же вспомнились разговоры о том, что центру нужны дипломированные медики. Чтобы окончательно убедиться в своих догадках, Галицкий снял трубку телефона, тот бездействовал. Теперь он уже не сомневался в том, что вспышка тифа в окраинном квартале — если не целенаправленная диверсия, то уж во всяком случае, не меньше, чем «утечка» бацилл, производимых в «отряде».

Гросс задремал, сидя на стуле. Коньяк в его рюмке так и остался недопитым. Галицкий открыл секретер, сунул в карман револьвер, коробку патронов, документы и деньги. Он твердо решил уйти из дома и не возвращаться. В конце концов, можно было попробовать перебраться в Китай. Вряд ли его станет искать полиция. Жандармерия Квантунской армии далеко не обо всем ее информирует. В теплом плаще Галицкий вышел из квартиры. Сквозь окно подъезда был виден все тот же торчавший во дворе тип. Он негромко постучал в дверь к Маше. Та открыла почти тут же, словно стояла в прихожей.

— Быстрее закрывайте. Нельзя, чтобы они свет увидели, — Николай проскользнул в квартиру и тут же закрыл за собой дверь.

— Что случилось, Николай Васильевич? — девушка испуганно жалась к стене. — Что происходит?

— Лучше вам этого не знать, — прошептал Галицкий. — Я прошу вас дать мне воспользоваться вашим черным ходом.

— Пожалуйста, но зачем?

— Так надо. Я должен исчезнуть из города. Если меня будут искать, то вы меня не видели, через вашу квартиру я не уходил.

— Это как-то связано с вашим отсутствием?

— Маша, я потом, возможно, все и объясню. А теперь, чем больше вы знаете, тем опаснее для вас. До свидания.

— До свидания, — растерянно протянула девушка.

Галицкий уже шагнул к двери черного хода, но задержался.

— Я должен вам сказать, ведь всякое может случиться.

— Говорите же.

— Вы мне очень нравитесь. Я серьезно, — добавил он, когда увидел на губах Маши растерянную улыбку.

— Вы мне тоже, — Маша порывисто подалась к Николаю, прижалась к нему, он обнял, поцеловал ее в голову.

— У вас револьвер в кармане, — только и сказала Маша, когда Галицкий отстранился от нее.

— Прощайте.

Николай аккуратно прикрыл за собой дверь черного хода. Узкая лестница без перил резко уходила вниз. Но Галицкий не стал спускаться, он поднялся на два марша, открыл небольшое окно и перебрался на крышу соседнего дома.