Максим Шахов - Японская пытка

Галицкому стало казаться, что он перестал быть собой. Как медик он спокойно относился к тому, чтобы рассекать мертвую плоть, извлекать и препарировать органы. Но мысль о том, какой мучительной была смерть тех, кто теперь попадал под его нож, казалась невыносимой. Поручик невольно проецировал их судьбы на свою. Ведь не владей он в совершенстве немецким и японским языками, то стал бы одним из «бревен». Сотрудники иногда проговаривались о существовании тюремного корпуса «ро», где содержались подопытные. Подопытные в основном были китайцами, монголами, но среди них попадались и люди европейской внешности, реже — японцы. Никаких документов, сопровождающих труп… Лишь порядковый номер, который был выведен тушью на груди. По нечастым татуировкам у мужчин Николай понимал, кто перед ним — американский моряк, китайский уголовник…

Когда Ихара убедился, что эмоциональная чувствительность у Галицкого притупилась, он перевел его в больничный корпус, в отделение хирургии. В основном Николаю приходилось проводить ампутации обмороженных или обожженных конечностей. Можно было утешать себя мыслью о том, что ты спасаешь людям жизнь. Но у него не укладывалась в голове логика японцев. Они лечили специально обмороженных, обожженных, облитых кислотой, чтобы потом использовать безрукие, безногие «бревна» в опытах с отравляющими веществами или исследовать на них возможности заражения вирусами. Безотходное производство!

По вечерам Николай напивался в своем номере, гасил воспоминания, иначе бы сошел с ума. Небольшое количество саке полагалось и к ужину, но спиртное можно было свободно купить и в поселковом магазине. Затем он просто проваливался в сон, который не приносил облегчения. По отрывкам из разговоров сотрудников он уже знал о пирожках с тифом, которыми заражали «бревна», о полигоне, куда их вывозили, чтобы испытать бактериологическое оружие. При этом он поражался, что все без исключения сотрудники не испытывали никакого сочувствия к «бревнам», они были для них лишь расходным, хоть и дефицитным материалом.

Кормили в «отряде» хорошо. В то время как в городе даже соевые бобы считались нормальной едой, на столах в столовой «отряда» всегда были свежие морепродукты, овощи, фрукты, мясо. Правда, иногда «для солидарности с остальным населением империи» в белоснежный рис добавляли те самые соевые бобы, которые сотрудники брезгливо выковыривали из рисовых колобков и оставляли на тарелках.

Николай мысленно мечтал о том, чтобы удрать из «отряда». Но система охраны была поставлена здесь отлично. Охранники поголовно являлись дальними родственниками или земляками генерал-лейтенанта Сиро Иссии, а потому были самоотверженно преданы ему. Ведь родственник-покровитель спасал их от фронта. Одно дело — гнить в окопах на Суматре, и другое — сытно есть и спать на чистых простынях в тихой Маньчжурии. Выскользнуть отсюда казалось невозможным. Все выезжающие машины основательно досматривались, люди каждый раз проверялись по спискам. К тому же Николай был приметным сотрудником — единственный из всех — европеец. Оставалось лишь надеяться на счастливый случай типа очередного приезда немецкого гостя.

Но судьба полна неожиданностей. Когда Николай уже думал, что окончательно очерствел душой, случилось следующее.

С утра Ихара вызвал его к себе в кабинет. Разговор получился вполне доверительным.

— Господин Галицкий, — сказал начальник отдела. — Мне кажется, что работа вас не вдохновляет. Вы не посещаете вечеринок, которые устраиваются для наших сотрудников, вас не видно в нашем кинотеатре. А ведь все мы одна семья.

— Я иностранец, у меня другая вера. Поэтому я по-другому смотрю на мир, — Николай тщательно подбирал слова, чтобы не вызвать гнев у Ихара.

— Нет, вы не подумайте, что я хочу сделать вас буддистом или синтоистом. Ни в коем случае. Исследования, проводимые в наших лабораториях, уникальны. Их результаты бесценны. Среди них есть и те, которые могут использоваться в императорской армии, в войсках наших союзников по коалиции. Но есть и фундаментальные, которые по справедливости должны принадлежать всему человечеству. К сожалению, в Европе очень мало специалистов, которые способны читать по-японски. Я хочу освободить вас от практической работы. Вы будете переводить на немецкий язык некоторые мои исследовательские работы. В документах я сделал пометки, что относится к секретным данным, а что возможно опубликовать в открытой медицинской печати, — Ихара положил перед Галицким папки с бумагами. — Работать вам разрешается в выставочной комнате, документы выносить за пределы корпуса запрещено. В оплате не потеряете. Вы согласны сменить род занятий?

Николай бы отказался от любой работы в «отряде», но у него вновь не оставалось выбора. Все же переводить текст — это не ампутировать конечности.

— Разумеется, господин Ихара.

Начальник отдела удовлетворенно хмыкнул. Как ученый он был самолюбив, грезил о мировой славе. Именно поэтому и хотел опубликоваться в Германии.

— Не сомневаюсь, что вы отлично справитесь, — сказал он. — Однако есть небольшой нюанс, — Ихара раскрыл папку. — Вот смотрите. Скажем, здесь идет речь об исследовании изменений головного мозга при обезвоживании организма. Мозг теряет в весе в последнюю очередь — это важное открытие. В таблице приведены результаты взвешивания. Ваша задача — повсюду указывать, что опыты проводились на суматранских обезьянах, а вместо абсолютных чисел вы поставите относительные — изменения пересчитайте в процентах.

Галицкому хотелось сказать, что тем самым Ихара признает даже перед самим собой бесчеловечность своих жутких опытов, но приходилось сдерживать себя.

— Я понял задание.

— Со склада вам выдадут пишущую машинку с немецким шрифтом и арифмометр. Умеете ими пользоваться или же предпочитаете писать от руки?

— Лучше сразу на машинку.

— Я позвоню на склад и отдам нужные распоряжения.

Николай шел по подземному коридору, соединяющему корпуса. В правой руке он нес новенькую портативную пишущую машинку марки «Мерседес», в правой сжимал пачки бумаги и копирки, тонкую папку с работой Ихара, которую ему следовало перевести на немецкий до конца недели.

— Суматранские обезьяны, — бормотал себе под нос Галицкий. — Сам ты суматранская обезьяна.

Николай ненавидел себя в эти минуты. Он, бывший боевой офицер, оказался беспомощным, вынужден был работать на японцев. Он стал одним из винтиков этой адской машины.

Навстречу ему проходили сотрудники с отсутствующими взглядами. Щека у Николая нервно подергивалась, когда он видел в руках у встречных контейнеры. Каждый из контейнеров содержал человеческую плоть, был частью еще недавно живого человека.