Владимир Першанин - Пограничники Берии. «Зеленоголовых в плен не брать!»

– Меня не спрашивали. Собрали прошлым летом весь курс института, экзамены в срочном порядке сдали и кого куда. Некоторые рядовыми служить пошли, а кто в военное училище. Через полгода повесили по два лейтенантских кубаря, а мы, оказывается, не командиры, а тыловики.

– Кому-то и этим делом надо заниматься. Ты где учился?

– В институте лесного хозяйства. Два курса успел закончить.

– Хорошая специальность. Я из-под Сталинграда, места степные, у нас лес очень ценится.

– А я из Смоленска, – сказал Олег. – Отец, мать, две младшие сестренки.

– Отца, наверное, в армию заберут?

– Нет, он на военном предприятии. А там кто знает.

Осторожно шагали по обочине. Мальцев услышал впереди голоса и поднял руку, предупреждая Петра и Олега об опасности. Но голоса были женские, вроде и детские тоже. Сержант миновал придорожные кусты и увидел небольшую группу: двух женщин, мальца лет тринадцати и парня своего возраста. Парень метнулся к повозке, потянул винтовку. Мальцев прижал палец к губам и сделал знак не двигаться.

Парень послушно замер и показал пустые руки. Женщины вначале растерялись, разглядывая пограничника, затем старшая громко заговорила с сильным украинским акцентом:

– Убери ружье, прикордонник. Тебе бежать отсюда надо со всех ног, а ты шляешься по чужой земле. Иди, куда идешь.

Это были мародеры. Через минуту появился усатый дядька лет сорока пяти, с шинельной скаткой и двумя парами армейских ботинок, которые висели на плече.

Он поглядел на военных, что-то негромко сказал женщине и спокойно положил свою ношу на повозку. Там было много всего. Еще несколько шинельных скаток, ремни, воинская обувь, в том числе командирские сапоги. Лежали женские и детские вещи, наверное, брошенные беженцами. Отдельно был сложен инструмент, найденный в автомашинах: гаечные ключи, напильники, запасные камеры, насосы. Здесь же лежали винтовки, подсумки с патронами, а под ними банки с консервами.

Женщина, опасаясь за присвоенное добро, продолжала кричать, делая шаг за шагом навстречу троим русским.

– Заткнись, – коротко оборвал ее Мальцев. – Еще один шаг, и я тебя мордой в землю уложу.

– Попробуй только.

– А мужиков на месте пристрелю, если шевельнутся. Мы с фашистами бьемся, а вы мертвых обдираете.

– Дождетесь, немцы появятся, они прикордонников не щадят. Вы же все из НКВД. Звери, а не люди.

Петро вышел вперед и приказал мужикам, молодому и старому:

– Сидайте на землю и не шевелитесь.

– Немцы тоже мародеров не щадят, – сказал Николай. – А лучше молитесь Богу, чтобы они здесь не появились. Начнется бой, вам не поздоровится.

Резко изменив тон, приказал:

– Всем сесть на траву. И ты, мордастая, тоже.

Женская интуиция срабатывает быстро. Жена усатого хуторянина сразу поняла, что крепкий светловолосый сержант недавно вышел из боя. Об этом говорила перевязанная ладонь, запекшаяся кровь на щеке, гранаты на поясе. Да и помощник его, с винтовкой на изготовку, того и гляди пальнет в мужиков. Тоже с ободранной закопченной мордой, от злости щека дергается, и ствол ходуном ходит.

Третий, в командирской фуражке, хоть и молчит, но тоже держит винтовку в руках.

– Гляньте, товарищ лейтенант, – меняя звание, позвал Мальцев интенданта. – Надо камеры на всякий случай забрать. Вот эти две совсем новые. Да и винтовки с патронами тоже.

– И консервы, – добавил Чернышов. – Мужики в батальоне голодные сидят. Эй, ты, усатый, собери консервы в мешок. А вообще, пристрелить бы сволочей! Сколько ребят хороших погибло, а эти твари мертвых обдирают. Из винтовок в нас собрались пулять, не иначе.

– Мародеры согласно военным законам, – по-командирски уверенно объявил техник-интендант, – подлежат расстрелу.

Дородная женщина в расшитой юбке побагровела от прихлынувшей крови. Русские баб не тронут, но мужиков вполне могут пострелять. Немцы им вломили как следует, вон они и злые. Принес их черт!

Хозяйка хутора ненавидела советскую власть. Их хозяйство пока не трогали, но могли в любой момент загнать в колхоз и отобрать все нажитое.

Она плевалась тайком в сторону плакатов, развешанных в райцентре, на которых освобожденный западник взасос целовался с советским солдатом. Пели русские сладко, но тех, кто пытался сопротивляться новой власти, безжалостно выселяли куда-то на восток, чуть ли не в ледяную Сибирь.

И хлопцев Бандеры, взявшихся за оружие, выслеживали и сажали в тюрьму, а кого-то и убивали при сопротивлении. Она злилась на жадность мужа и сына, которые зачем-то подобрали ружья и патроны. Хотя за хорошее солдатское ружье можно выменять годовалого боровка.

– Не надо никого стрелять, – попросила женщина. – Мы хлеборобы, одежки не хватает, а мертвые не обидятся. У нас детей четверо.

– Видно, какая ты хлеборобка, – съязвил Николай. – Брюхо как мешок висит. Работников, небось, держишь. Сама-то до земли не дотянешься.

Женщина в ответ заплакала. Пустила слезу баба помоложе, захлюпал носом мальчишка, подпоясанный красноармейским ремнем.

– Быстрее, – торопил усатого Мальцев. – Петро, забирай камеры и винтовки. Уходим. А вы сидите полчаса тихо.

Торопливо зашагали прочь. Черныш не мог отойти от злости, фыркал и плевался. Винтовки, камеры для колес и мешок с консервами распределили на троих, ноша оказалась тяжелой.

– Надо было повозку забрать, – жалел Петро. – Тащим все на себе, а то бы везли.

– Они за эту повозку и коня уже всю округу бы подняли. Вот ведь, черт, я совсем забыл про поезда узнать. Журавлев просил.

Сделав крюк, зашли на переезд, где стоял железнодорожный дом: барак с пристроенным складом. Мастер-путеец, разговаривая с Мальцевым, заметно нервничал и оглядывался по сторонам. Сюда, на Западную Украину, его приманили жильем. Он приехал вместе с семьей и сейчас не знал, что с ними будет дальше.

Рассказал, что поезда двадцать второго июня шли в обе стороны часов до восьми утра, но вскоре их поток прервался. Затем на восток проследовали два грузовых и один пассажирский состав. Второй пассажирский застрял на взорванных путях, километрах в двух отсюда. Люди разошлись кто куда.

– Кто там был? Гражданские, военные?

– Беженцы. Немцы их не бомбили, но все ушли. Что с нами теперь будет?

– Скоро фашистов вышибут, – почти механически отозвался Николай.

– Скоро… а мне уже грозят. Смотри, москаль, разберемся с тобой и твоим отродьем. Как же вы допустили такое? В кино совсем другую войну показывали.

Сержант ничего не ответил. Он уже понял, что с эвакуацией тянули до заявления Молотова, а потом стало поздно. Техник-интендант маялся и напоминал, что время идет. Надо идти к спрятанной в лесу машине.

– Сходим вначале к брошенному эшелону, – заявил Мальцев.